Благодаря «Золушке» театр вытянул целую пачку счастливых билетов в будущее, - отмечает Анна Шестакова в своем блоге «Зависимый неэксперт»
Первая премьера при новом художественном руководителе ТЮЗа показала, что перемены действительно неизбежны, поэтому остроумное жанровое определение «бег времени в двух действиях» оказалось как никогда точным.
Благодаря «Золушке» театр вытянул целую пачку счастливых билетов в будущее. Во-первых, это история о том, простите,»как я перестал бояться и полюбил»… шоу. У этого слова в театральном контексте зачастую негативная коннотация. Конечно, фразой «это не спектакль, а шоу» постановку можно только утопить, но ведь не в этом дело. «Золушка» и не старается превратиться в шоу целиком — она становится тем спектаклем, который говорит, что больше игнорировать популярность шоу невозможно, а его приёмы вполне могут спектаклю помочь. И зрелищные элементы как нельзя кстати в сюжете, где контрастируют вполне грустный реальный мир и чудесный, фантастический бал (забегая вперёд, скажу, что львиную долю чуда на балу составляет свет Евгения Козина).
Во-вторых, набирает силу интерпретационное начало. Когда во «взрослом» театре (не только, но преимущественно) уже произошёл кризис интерпретации и вовсю идёт эпоха постдрамы, сложные, не иллюстративные, а «сочинённые» сказки ощущаются вдвойне ценными — каждый раз радуюсь, когда натыкаюсь на такую. А о литературной основе «Золушки» (пьеса Ильи Губина) хочется говорить и рассуждать, и это тем удивительнее, чем охотнее мы признаём «замыленность» классических сказочных сюжетов, на которые остаётся только «настраивать» смыслы сверху, как Анджела Картер, например. Только без паники — здесь нет ничего кровавого (что, опять же, было бы очевидным, если вспоминать собранный Гриммами материал).
Начнём с того, что ключевая ставка, сделанная драматургом на оригинального персонажа, отсутствующего в сказке (я о Месье Боме) была очень смелой. Якову Рудакову выпало открывать спектакль объёмной историей, рассказанной преимущественно пластически. Режиссёр и хореограф постановки Ирина Ткаченко сочинила для его сцены пространную партитуру из целого ряда характерных «механических» движений, которые должны ложиться и на текст тоже, а художник по костюмам Алексей Паненков одарил образом, видимо, модным в этом театральном сезоне: уж больно напоминает Карла из «Трёх товарищей», щедро обсыпанного стимпанковскими шестерёнками. К счастью, музыка Евгении Терёхиной не зацикливалась на «часовых» мотивах и достаточно быстро превратилась в саундтрек, который даёт сказке ощущение воздуха и постоянного движения. Старинные городские часы встроены в систему персонажей традиционной версии сказки: отец Золушки был часовщиком (видимо, единственным в королевстве), и после его смерти часам живётся несладко.
Да, в губинской версии сказки Золушка — круглая сирота. Это в принципе разрешает логический излом традиционного сюжета (при живом-то отце!..) и прибавляет веса Фее как персонажу: она становится полноценным ангелом-хранителем, правда, не лакированным, как ёлочная игрушка, а обаятельным и комичным. Меня, пожалуй, удручает то, что Викторию Ельцову в очередной раз эксплуатируют как хрестоматийную нелепую толстушку-болтушку (прибавьте бигуди, панталоны и конфеты в ярких фантиках), но реакция зала и узнавание того стоят — для постановщиков, как минимум. А позже Фее предстоит пережить трансформацию до своей игрушечной версии и получить светящееся пышное платье — в общем, самой стать двойником своей подопечной. Кстати, Ирина Ткаченко называет главным персонажем именно Фею, а вовсе не Бома — странное расхождение внутри одной команды… В общем, для меня вся линия, которая с таким скрипом (старых пружин, естественно) «заводит» сказку, работает с весьма низким КПД. Фея (кстати, о том, что это именно она, судя по подслушанному в зале, не всем удаётся быстро догадаться) просит у часов дополнительное время, но исход этой просьбы остаётся не очень-то ясным до самого финала, где минутка всё-таки находится.
Золушке как персонажу этой сказки одновременно легко и тяжело. Она окружена такими яркими характерами, что нужно очень постараться, чтобы побороться за зрительское внимание. Она и старается — практически в каждый момент времени в Золушке Марии Саламатовой, стараниями художника напоминавшей Анну из «Холодного сердца», я видела девочку, которой настолько трудно жить и не терпится повзрослеть, что она вся стремится и тянется наверх и изо всех сил не позволяет себе грустить, стараясь улыбаться даже тогда, когда впору опустить руки. А поводов хватает, потому что Мачеха и её дочери мало того что превращают жизнь Золушки в бесконечную череду забот (это ей, кажется, совсем не в тягость), так ещё и лишают единственного шанса на исполнение мечты. Интересно, что сёстры, традиционно отличающиеся разве что цветом платьев, в постановке ТЮЗа обладают живыми характерами, которые ещё и претерпевают изменения по мере развития сюжета.Шарлотта (Татьяна Пешкова) — в меньшей степени, показывая преимущественно грани «злого полицейского», а вот Патриция (Ксения Жаркова) начинает с робкого сочувствия и проблесков если не совести, то хотя бы рефлексии по поводу своего поведения, но закономерно движется по петле жгучей зависти к ненависти. Нет, мы всё ещё на территории детской сказки, всё невинно, но такая эволюция характера вызывает уважение.
Интересна и Мачеха. Казалось бы, очередной «злой» взрослый из галереи ролей Татьяны Гладневой — ан нет, всё немного глубже. Её Мачеха, преподающая подросшим дочкам уроки классического танца и житейской мудрости, в первую очередь — мать, готовая зубами выгрызть предназначенное, по её мнению, родным дочкам. Золушка не просто бесплатная прислуга: женское чутьё Мачехи безошибочно угадывает в ней соперницу Шарлотты и Патриции. Но какая метаморфоза на балу! Перед нами — женщина, вполне себе нацеленная на новый брак!
И тем не менее Золушка в этой сказке не брошена совершенно: её любят — как умеют — горожане. Традиционный ансамбль в духе диснеевских мультиков (в первую очередь, «Красавицы и чудовища»): добродушные и простоватые, берущие на себя функцию носителя и выразителя «общественного мнения» по поводу героини. Трогательная сцена, где горожане одаривают девушку нехитрыми подарками, приводит нас к первой встрече Золушки и Принца (хотя по всем правилам сказки, «но лишь в третьей части вновь сойдутся их пути»)… Стоп. Откуда Принц на рынке? И почему это вообще важно?
Потому что эта, традиционно «женская», сказка получилась в общем-то скорее о Принце. Именно он становится героем, глубоким и сложным. Оказывается, что жизнь в «золотой клетке» (практически решётки на окнах в проекции в противовес шахматным полям — I see what you did there, Наталья Наумова) не так уж сладка. Ему, в отличие от Золушки, достался отец — очень даже любящий. Александр Шаров был бы трогателен, не будь его персонаж так инфантилен и одновременно назойлив в желании обзавестись внуками — как говорится, что-то меняется, а что-то вечно. А вот матери у Принца нет. Кстати, огромное спасибо Илье Губину за непрямую цитату: мы-то ещё от Ивана Сергеевича знаем, что сироты меж собою скоро дружатся. Отсюда и гиперопека, от которой хочется сбежать куда-нибудь поближе к народу. Сбежать ведь никакого труда не составит, если балом правит Глашатай (Андрей Пудов) старой закалки, а к наследнику престола приставлен такой карикатурный Генерал. Павел Ознобишин играет предельно современного ура-патриота, не отягощённого критическим мышлением, но досталось ему отчего-то именно за «грехи» художника по костюмам (ей-богу, даже комментировать не хочется). А ведь Генерал как раз любимец женской аудитории — не только внутри спектакля (на него Мачеха-то и нацелилась), но и в зале. А уж его сцена с роботами — чистый фарс, именно на ней я вспомнила все эти обязательные фразы о том, при чьей поддержке создан спектакль.
Но я не закончила о Принце. Пожалуй, самым ценным в этом персонаже является даже не то, что он проявляет симпатию к Золушке ещё до бала, а то, что в момент, когда бал уже по всем сюжетным канонам окончился побегом девушки, он не отправляет слуг прочёсывать королевство с туфелькой наперевес. Его Принц в очередной раз подтверждает, что наделён эмоциональным интеллектом, и формулирует ключевую мысль: найти девушку несложно, но какой в этом толк, если она плачет этого не хочет?. Этому Принцу пришло в воистину светлую голову, что причина побега Золушки не в женских причудах — он допускает возможность, что проблема в нём, что это он что-то сделал не так. И готов оставить в покое девушку, которую любит, если она захотела его покинуть. И чёрт возьми, да, это сказка, но я отчаянно хочу в неё верить. Может быть, если наши дети будут читать и смотреть такие сказки, в мире в обозримом будущем будет хоть немного больше хороших мужчин и меньше несчастных женщин.
Не буду отрицать, что наметился определённый перевес в сторону одного персонажа — и это я ещё не дошла до того, кто его воплощает. А между тем Александр Королёв заслуживает отдельных аплодисментов. Будь персонаж хоть трижды грамотно выписан, не найдись актёра, способного его выразить — и чуда не случится. А оно случилось. Принц Александра живой и трогательный, не боящийся быть смешным в своей любви и всё-таки не желающий быть грубым в беседе с докучливым родителем. При большом количестве в спектакле ярких пятен и «гуашевых» образов его Принц скорее «акварельный»: меньшими средствами, не только от себя, но и внутрь; тоньше и легче. Если у кого-то ещё был шанс не разглядеть Александра в «Капитанах песка» или не проникнуться в «Гуд бай, Берлин», «Золушка» — отличный шанс первого знакомства с этим интересным артистом, которое захочется продолжить.
Если любить означает принимать, признавая недостатки, то «Золушку» я полюбила: я могу не соглашаться с обилием запчастей часовых механизмов, мне может быть многовато хореографии, я могу не понимать логику бальных нарядов Мачехи с дочками и Феи, не разгадать загадку появления ракушки, но вместе с тем я увидела самую настоящую красивую сказку, которая не цепляется за правдоподобие — дети вполне способны понять или хотя бы чувственно угадать суть аллегории. Эта сказка разбудила моего внутреннего ребёнка, который изголодался по чуду, и разговаривала с ним на равных, без снисходительного сюсюканья. Это работа, в которой чувствуется движение к мюзиклу, которого, как и шоу, избегать можно, но не признать заслуженной популярности — вряд ли. Это спектакль, который ощущается как первый удар курантов, возвещающий начало нового времени. Каким оно будет, нам знать не дано, но мы загадываем желание и надеемся на чудо.
