«Селифан, гони!» -
Эта фраза звучит рефреном к спектаклю «Мёртвые души» в Пермском ТЮЗе. Время на сцене течёт нелинейно: события прошлого, которые всплывают в памяти (или на допросах), перемежаются со сценами тюремной жизни и ссылки. Следствие по делу Чичикова (играет Александр Смирнов) мчится через бескрайние просторы, по дорогам и бездорожью, через города и непроходимые заросли. А свидетелями выступают знакомые всякому карикатуры помещиков, и каждый как будто рассказывает свою историю встречи с обходительным мошенником, который «торгует мёртвыми душами».
Кто его знает, чего стоят эти души, ведь до Чичикова, кажется, никто не догадался, что подобная «вещь» может быть объектом обмена, а потому цены на вновь созданном «рынке» устанавливаются путём торга и психологических манипуляций. Казалось бы, что толку в неживых людях: работники из них уж точно никакие, но если Чичиков покупает, стало быть, ему это нужно, стало быть, чего-то это стоит. Но даже сам дискурс вокруг этой темы создаёт чудовищное впечатление. Мы все немножко да знаем про крепостное право, но почему-то узаконенная торговля людьми в прошлом не вызывает таких сильных ощущений, которые возникают, когда подобные разговоры наблюдаешь под увеличительным стеклом сцены.
И даже само понятие «мёртвых душ» обретает новые смыслы. Вроде бы, очевидно, что умершие крестьяне – это только один из поверхностных смыслов (а как их ещё назвать), а то, что помещики и есть эти «мёртвые души», кажется, вполне естественным и не требует каких-то особых объяснений, но по какой-то неведомой причине мне эта мысль пришла только во время спектакля.
Плюшкин (Александр Красиков), выстраивающий пирамиду из табуреток, уже, вроде как, перебирает свой прах в ожидании смерти, когда всё это «богатство» можно будет завещать родственной душе в лице Чичикова. Вообще взаимодействие между этими двумя персонажами производит сильное эмоциональное впечатление. Неслучайно перед уходом Чичиков как будто проникается сочувствием к Плюшкину, который фактически потерял всех родных (не только крепостные у него мрут или сбегают); этот порыв почти что превращается в тёплое прикосновение, но в последний момент Чичиков отдёргивает руку. В конце же спектакля именно Плюшкин читает отцовское наставление Чичикову – то самое, про копейку, и это тоже логично.
Интересно, что прямолинейный Собакевич (Яков Рудаков), который, кажется, видит всех чиновников в городе насквозь и ни к кому не питает симпатии, вдруг находит в Чичикове приятного человека, а экспрессивный и непредсказуемый Ноздрёв (Дмитрий Юрков) предупреждает его : «Все в городе против тебя».
Свой мотив заигрывания находится и у Коробочки (Роман Кондратьев), что, впрочем, выглядит забавно: преувеличенно манерные выходки рассказывают про помещицу больше, чем вся её предыстория.
И, наконец, остаётся семья Маниловых, которая во всей помещичьей галерее производит самое странное впечатление. Интимная нежность буквально оглушает зрителя через жесты и пластику, нелепость костюмов сопровождается чувством неловкости, и всё это создаёт соответствующую атмосферу вместе с трогательной обходительностью Манилова (Михаил Шибанов) и сермяжной грубостью его жены (Дмитрий Гордеев). Здесь необходимо сделать примечание, что, да, в этом спектакле все роли играют мужчины. Помимо собственно комического эффекта, это создаёт некое параллельное пространство чисто мужского мира, где женщина не считается даже в качестве крестьянской души.
Отдельную роль в спектакле играют декорации в виде множества табуреток, которые висят под потолком на колосниках, служат инструментом накопления для Плюшкина и качелями для Манилова, словом, сопровождают героев на протяжении всего действия, чтобы в конце концов обратиться надгробиями почти реального кладбища купленных «мёртвых душ». Как мне видится, здесь табуретка служит некой метафорой будущей смерти, которую каждый носит за собой и которая всегда где-то рядом.
Фото: Пермский ТЮЗ
