Театральная осень началась в Перми бурно. Фестиваль "Текстура", проводимый Эдуардом Бояковым и его театрами "Практика" (Москва) и "Сцена-Молот" (Пермь), перенасытил зрителей впечатлениями от "новой драмы" и поисков нового театрального языка. Я же все это время провела в Омске, где смотрела спектакли международного театрального фестиваля "Академия". (А в перерывах читала конкурсные пьесы фестиваля "Текстура", периодически впадая от них в депрессию). Лечилась я впечатлениями от спектаклей "Академии".
В афише фестиваля были новая работа выдающегося немецкого актера Мартина Вуттке ("Гретхенский Фауст"), блистательный спектакль главного театра Франции Комедии Франсез "Женитьба Фигаро", спектакль "Дядя Ваня" в постановке Римаса Туминаса со звездами вахтанговского театра Владимиром Вдовиченковым, Владимиром Симоновым, Сергеем Маковецким, литовский спектакль Оскараса Коршуноваса "Ромео и Джульетта", день польского театра со "Страданиями молодого Вертера" краковского театра и многое другое Фестиваль продолжался двенадцать дней. Бюджет фестиваля не огромный, но достойный.
В Омске я ещё раз убедилась в том, что российская театральная провинция не может переварить большое количество авангарда в один присест. И невольно переносила свои наблюдения на пермскую ситуацию. Его перебор в Перми грозит непредсказуемыми, но, как ни странно, радостными для пермских театров последствиями.
После авангарда так хочется чего-то человеческого, теплого, живого. И ТЮЗ, открыв свой 47-й театральный сезон премьерой Освальда Заградника "Соло для часов с боем" в постановке Виктора Ильева, не ошибся. Конечно, пьеса устарела именно по своему театральному языку, по лексике. Я была в этом убеждена до премьеры, и мнение свое, увы, не изменила. Даже старики не разговаривают сейчас так, как в этой пьесе. А уж тем более, молодые. Но конфликт, хотя и выраженный старыми средствами, остался вполне современным.
Я смотрела не первый спектакль (премьера прошла 16 сентября), и наблюдала реакции не премьерной театральной публики. В зале не было хохота, которым сопровождался, как мне сказали, первый спектакль. Не было и премьерного куража, который обычно затмевает адекватные реакции и самой публики и артистов. Зато яснее видится рисунок спектакля и личностное высказывание театра и режиссера. В пьесе Заградника, которая когда-то была прославлена в России спектаклем молодого Анатолия Васильева и знаменитыми мхатовскими стариками "второго поколения", речь идет о вечном конфликте "отцов и детей". Все роли "стариков" выписаны как бенефисные, а роли двух молодых людей – как вспомогательные, даже функциональные. Я кстати видела тот знаменитый спектакль и не разделяла всеобщий восторг. И тогда пьеса показалась мне уж очень сентиментальной. Тем не менее, трогательная дружба четверых одиноких людей и невинная влюбленность дряхлых поклонников в пани Конти, это "верняк". Все умиляются, все растроганы, и кто-то может быть, даже позвонит маме. Или папе.
Конечно, то, что режиссер и артисты, исполняющие главные роли, люди зрелого возраста, чувствуется сразу. Все исполнители играют почти "без зазора", играют всерьез и искренне. Исключая Андрея Пудова, который нет-нет да и "закавычит" какой-нибудь выходкой трогательность материала. Между тем, так называемые "старики" Пермского ТЮЗа оказались "стариками" благодаря тому, что работают в театре, где молодежь является главным материалом, где возраст "за сорок" – это уже почти приговор. А вообще-то им до этих ролей надо бы еще лет двадцать потянуть. И это момент очень важный. Моложавые "старики" изо всех сил тщатся играть возраст. Хромают, изображают артриты, старчески суетятся. Молодые еще потому что. То есть молодые, относительно того возраста, в котором старики скрываются в дома престарелых от безысходности, от немощности. Какая немощность? О чем вы? Это Ирина Сахно что ли немощная? А летающий по сцене ювелир-часовщик Райнер (прекрасная работа Андрея Пудова) может и с ног сшибить, и на городскую башню залезть. А уж когда (во втором действии) он садится за ударную установку, понятно, что молодому герою Павлу Есенскому (Павел Ознобишин) за ней делать нечего. Вот эти моменты в роли и ценны.
В первом действии, в котором и разворачивается сюжет, явно не хватает иронии. Может быть, режиссерской. Но прежде всего, конечно, актерской. Вячеслав Тимошин в роли отставного лифтера Франтишека Абеля, очень интересен и драматичен в сценах с внуком. Там есть и попытка защититься, и беспомощность, и невозможность ничего объяснить, и ирония. И тут же появляется объем роли. Николай Фурсов в роли бывшего рассыльного Хмелика трогателен, иногда в его герое проявляется забавная странность. Андрей Пудов – более всех дерзок и ироничен в рисунке роли. Но когда все четверо собираются вместе – это просто МХАТ какой-то. Все вместе они доходят просто до экстатического умиления. Как будто им уже по восемьдесят лет.
Вот здесь и хочется напомнить о дистанции между актером и ролью. Она, безусловно, может быть разной, но как мне кажется, она должна чувствоваться. Потому что актер живет и играет сегодня, а пьеса была написана давно. Потому что надо решать – в каком времени происходит действие. Если это в стиле "ретро" - это одна история, а если это происходит сегодня (судя по костюмам молодых) – то это совсем другое дыхание и другое отношение к проблемам.
Но добиться этого очень трудно, потому что текст молодых безнадежно устарел. Какая атомная физика? Какие гангстеры? (Кстати, в чем пьеса не устарела абсолютно, так это в отношении "квартирного вопроса". Она просто более, чем актуальна. Правда, на эту тему написаны уже другие пьесы, более жестокие.) Павел Ознобишин в своей роли очень старается отойти от "общих мест". Это трудно, но ему удается сыграть даже некоторый объем, непростую историю отношений с дедом. Благодаря точным, подробным оценкам, неожиданным реакциям. А Сюзанна Попова в роли его девушки Даши, к сожалению, играет только накопленными штампами.
Второе действие решительно порывает с сантиментами и с бытом. Очень остроумно и подробно сыграны и сцена Райнера и Павла, и приготовление к именинам пани Конти, и сами именины. Замечательны трое "стариков" в репризной сцене поздравления. И там, где появляется ирония, мгновенно, как на весах, вдруг является и драматизм. Сигара в зубах Пудова-Райнера это почти реприза – и вдруг, как удар, звучит его тихая фраза о детях, сказанная как будто невзначай, спиной к залу. Мягко, изящно сыгранное Ириной Сахно кокетство пани Конти, вызывающее одобрительный смех в зале и мгновенный ужас от звонка несуществующего сына…
Во втором действии игра всех так подробна, многообразна, что доставляет огромное удовольствие уже почти забытой на сцене точностью режиссерского разбора и отсутствием приблизительности и "общих мест". Совершенно небытово, трагично, почти экзистенциально решена смерть пани Конти. Только ослепительный свет, только болтающаяся телефонная трубка, только четыре раскладных кровати с одиноко сидящими застывшими фигурами и остраненно звучащие, летящие в никуда фразы. В этой сцене даже Александр Калашниченко, который в первом действии ужасно кривлялся в роли инспектора Мича, дико хохотал, вдруг заговорил совершенно по-человечески и не испортил песню. За что ему отдельное спасибо.
Спектакль будет пользоваться большим успехом у зрителей самого разного возраста. Потому что он внятный, по-человечески теплый и заставляет нас задуматься о многом. О чем-то пожалеть. И может быть, что-то изменить. Да! Надо позвонить папе!
Татьяна ТИХОНОВЕЦ
