У фразеологизма «еврейское счастье» нет однозначной трактовки. Так можно назвать и простую неудачу, и ситуацию, когда и в невезении находится что-то позитивное. Новый спектакль худрука Пермского ТЮЗа Михаила Скоморохова так и называется — «Еврейское счастье». И согласно другому расхожему выражению про зависимость плавучести лодки от её имени, значение заголовка — в смысле сочетания невезения и удачи — отразилось на всём спектакле.
В последнее время в постановках Михаила Юрьевича Скоморохова ярко прослеживается тема семьи. О непростых взаимоотношениях родственников рассказывали «Предместье» по «Старшему сыну» Вампилова, «Господа Головлёвы» и недавний «Продавец дождя». Написанная в 1988 году пьеса Людмилы Улицкой «Мой внук — Вениамин», переименованная в театре в «Еврейское счастье», отлично подошла для ещё одного высказывания на эту тему.
Как шутит сам режиссёр, весь сюжет спектакля укладывается в рамки старого анекдота, в котором еврейская мама говорит взрослому сыну, что он уже должен иметь свое собственное мнение, и она скажет ему, какое именно мнение он должен иметь. Ведь начинается история «Еврейского счастья» с того, что столичный театральный модельер с сорокалетним стажем Эсфирь Львовна (Валентина Лаптева) навязчиво собирается женить своего сына, кандидата наук Лёву на хорошей еврейской девушке Сонечке (Анна Михайлова/Евгения Шишенина) из их родного города Бобруйска. Естественно, в итоге всё идёт не по плану мамы. За этой ситуацией наблюдает двоюродная сестра Эсфири — бездетная акушерка Елизавета Яковлевна (Татьяна Жаркова). А ещё «на огонёк» забегает одноклассник Сонечки — солдат Витя (Дмитрий Гордеев).
Анекдотическая коллизия — лишь основа для действия. В пьесе Людмилы Улицкой хватает доброго юмора и иронии. Но постановщик не делает упор именно на комедийной составляющей. «Еврейское счастье» концентрируется вокруг истории семьи. Причём не только той, которую пытается выстроить и контролировать Эсфирь Львовна. Ведь эти её поползновения — лишь попытка хоть отчасти восстановить некогда огромную, дружную семью, которую стёрла с лица земли война. Все умершие близкие остались в памяти Эсфирь Львовны, Елизаветы Яковлевны и даже молоденькой Сонечки, пережившей потерю матери. Большая часть первого акта состоит из теплых и добрых воспоминаний героев о покойных родственниках. Особая лиричность таких моментов подчёркнута музыкой, подобранной заведующим музыкальной частью ТЮЗа Марком Гольдбергом, и даже светом, выставленным Евгением Ганзбургом.
В спектакле тщательно выстраивается светлая и ностальгическая, можно сказать, «ламповая» атмосфера. На это работает созданное художником-постановщиком Ольгой Трофимовой оформление. Все предметы интерьера, одежда героев и даже картонные ящики некоего «Мосторга» (которые здесь играют роль «чеховского ружья») словно взяты из какой-то прекрасной эпохи, которой давно наступил конец. Окончательно тему доброй памяти о минувшем закрепляет висящая на тросах большая, собранная словно пазл, старая коллективная фотография местечковых евреев.
И хотя национальная тема — это важная часть «Еврейского счастья», в течение всего спектакля она постепенно уходит на второй план. Ведь семья это то, что важно для всех, независимо от национальности. Примерно к такому же выводу к финалу приходит и упрямая Эсфирь Львовна, не без усилий смиряясь с тем, что из-за пресловутого еврейского счастья создание новой семьи пусть и пошло не по плану, но всё же почти удалось. Так что если о сюжете спектакля и можно говорить как об анекдоте, то называть его стоит анекдотом очень трогательным.
Как и в любом анекдоте, важно то, как и кем он рассказан. И вот тут-то и вступает в силу мистическое влияние заголовка... Сама по себе пьеса Людмилы Улицкой «Мой внук — Вениамин» — отличный материал для актёров. Ведь там есть что играть — все герои колоритные и хорошо прописанные. Так что неудивительно, что на центральные роли пожилых местечковых евреек поставил двух заслуженных актрис — Валентину Лаптеву и Татьяну Жаркову, наблюдать за игрой которых всегда большое удовольствие. Они отлично воплощают на сцене то исчерпывающее описание героинь, которое даётся им в начале пьесы.
«Темперамент полководца, вдохновение, артистизм. Убеждена, что ей дано нечто, в чём отказано всем остальным. Самопожертвованию её нет границ. Деспотизму — тоже». Именно такую Эсфирь Львовну — невероятно обаятельную, самоуверенную, по жизни немного переигрывающую актрису — с энергией и задором играет Валентина Лаптева. Её противоположность — Елизавета Яковлевна. Улицкая описывает её смиренным и тихим, умирающим от жажды разносчиком воды, жертва которого отвергнута. Татьяна Жаркова добавляет своей героине ещё и какую-то неуловимую внутренюю силу.
Молодые артисты тоже точно попадают в характеристики персонажей. «Овца. Овечка. Идёт, куда ведут» — вот это Сонечка Анны Михайловой. А Витя в исполнении Дмитрия Гордеева — простой парень, образцовый солдат, всецело соответствующий положительной выдержке из личного дела.
Отношения героев в спектакле построены на контрасте: яркая Эсфирь Львовна и серая Елизавета Яковлевна; хрупкая Сонечка и грубоватый Витя. И в каждом из этих дуэтов произойдёт свой внутренний «взрыв». Эта структура «Еврейского счастья» — его главная особенность и самая большая проблема.
Дело в том, что весь спектакль состоит исключительно из диалогов между героями. Иных приёмов и ходов тут просто нет. Только диалоги — как правило, длинные и, кроме пары исключений, не особо разбавленные действием. То есть всё целиком и полностью застроено на артистов, на их умение не только показать своего героя, но и то, как он взаимодействует с другими персонажами. Отличный текст Людмилы Улицкой позволяет сделать так, чтобы только за разговорами интересно было следить в течение двух часов, что идёт спектакль. Но для этого между героями должна возникать мощнейшая «химия», которая и будет удерживать внимание зрителя. Добиться этого эффекта непросто даже таким опытнейшим театральным мастерам, как Михаил Скоморохов, Валентина Лаптева и Татьяна Жаркова.
И вот с этим, судя по предпремьерному показу, вышла проблема. Нельзя сказать, что артисты играют плохо или не стараются. Наоборот. Но почему-то в некоторых диалогах текст выходит на первый план, а его исполнение, оттенки речи и актёрской игры начинают теряться на этом фоне. Следить за такими диалогами становится попросту неинтересно. При этом отдельные сцены, напротив, отлично смотрятся, приковывают внимание и заставляют сопереживать героям или даже смеяться. Особенно удаются сцены, где артистам помогают свет и музыка, но их не так много. Из-за этого странного внутреннего противоречия, та трогательная, душевная атмосфера, которая всё-таки есть в «Еврейском счастье», держится не постоянно, а возникает урывками, из-за чего зритель просто не может полностью в неё погрузиться. Поэтому кажется, что новый спектакль Михаила Скоморохова всё-таки постигло то самое еврейское счастье. Остаётся лишь надеяться, что не навсегда, ведь если героям спектакля удалось как-то с ним сладить, то может это выйдет и у самой постановки.
