Наша справка. Надежда Кайсина окончила Пермский государственный институт искусства и культуры в 2009 году по специальности «Актер театра и кино» (курс народного артиста РФ М.Ю. Скоморохова и заслуженной артистки РФ Т.П. ЖАрковой). Работает в Пермском ТЮЗе с 2009 года. В сезоне 2012-2013 была награждена внутритеатральной премией «ЭКСклюзив» как лучшая молодая актриса за роли Девочки в спектакле «Теперь ты снова Бог» и Вэнди в спектакле «Питер Пэн». В 2014 году к 55-летию Пермского ТЮЗа награждена Благодарностью министра культуры, молодежной политики и массовых коммуникаций Пермского края, в 2023 - Благодарностью главы города Перми. Лауреат IV Всероссийского фестиваля театрального искусства для детей «Сказочное королевство - 2020» в Севастополе в номинации «Королевские любимцы» за исполнение роли Белочки в спектакле «Сказки про Ежика в тумане». За годы работы в театре она сыграла более сорока ролей, среди них: Жанна в спектакле «Домой!..», Люсиль в «Мещанине во дворянстве», Нина в «Предместье», Венди в «Питере Пэне», Анна в «Господах Головлевых», Соня Мармеладова в «Преступлении и наказании», Сьюзан в спектакле «Лев, колдунья и платяной шкаф». Сегодня актриса выходит на сцену в ролях Алёнушки («Как Баба-Яга сына женила»), Серой мыши («День рождения кота Леопольда»), Белочки («Сказки про Ёжика в тумане»), Шарлотты («Золушка»), Директора зоопарка («Капризка ®»), мятежницы Джинджер («Новая история страны Оз»), Катеньки («Отрочество»), Даши Ложкиной («Синий платочек»), Лизбет («Холодное сердце»), Маши («Дубровский»), Принцессы («Снежная королева»), графини Элен Безуховой («Война и мир. Первый бал Наташи Ростовой»), Аксюши («Лес»), Сюзанн Обенн («Дамский портной»), Соловушки («Птицы»).
Уже после разговора с Надеждой Кайсиной мы посчитали, что в этом году исполняется пятнадцать лет, как она служит в Пермском ТЮЗе. Но это совсем не «датское» интервью. Просто было очень интересно поговорить с одной из ведущих актрис театра о профессии, ролях, просто о жизни, чуть ближе узнать человека, который скрывается за многочисленными театральными масками. Ведь в репертуаре Надежды Кайсиной более сорока ролей: от девочек-подростков и сказочных персонажей до роковых женщин.
- Вы с детства на сцене, десять лет занимались в детской шоу-группе «Киндер-сюрприз». Расскажите, как вы туда попали и повлияло ли это на выбор профессии?
- Было принято, что ребёнок должен был обязательно ходить в какой-то кружок, помимо школы. Когда я была ещё совсем маленькая, в пять лет ходила на бальные танцы. Но так как у меня не было партнёра, никакой перспективы в этом занятии не было.
В шесть лет мама меня отправила в ДК им. Солдатова в детский коллектив, в шоу-группу «Киндер-сюрприз». Этот коллектив до сих пор существует, я до сих пор с ними дружу, сотрудничаю, и актеры нашего театра участвуют в их новогодних мюзиклах. Я там десять лет оттанцевала, отпела. Благодаря этому опыту, мне захотелось быть на сцене.
Тогда у меня ещё не было понимания, что я хочу быть именно в театре. Про театр я мало что понимала, даже когда я поступала (смеётся). Но желание находиться на сцене было со мной с детства. Мы были концертной группой, много выступали, каждый день ходили на вокальные и танцевальные репетиции – в общем, у детей было всё то же самое, что и у взрослых в театре. Этот творческий опыт, конечно, помог мне адаптироваться к театральной сцене в будущем.
- Каким было самое яркое воспоминание о творческом коллективе?
- Самое первое яркое воспоминание – это первый выход на сцену в кукольном театре. Мне было шесть лет. Тогда Театр кукол сделал совместный проект с нашей шоу-группой. Игорь Нисонович Тернавский (художественный руководитель театра кукол в 1995-2013 гг. – прим. ред.) поставил спектакль-мюзикл «День рождения дядюшки Ау». В нём взрослые актёры играли персонажей, а мы, дети, были игрушками в магазине. Я была гномиком. Хорошо помню темноту зала и огоньки в ней – как звёздное небо. Это были зрители и их глаза.
Мне очень нравилась атмосфера кукольного театра, где происходит какое-то волшебство. Всегда было так интересно стоять на сцене и смотреть, как взрослые артисты что-то играют! Была в этом какая-то магия.
- Кем вы мечтали стать в детстве?
- У меня не было мечты, связанной с театром. Моя мама – учитель-логопед, и мне хотелось быть учительницей. Очень нравилось, как к маме в кабинет все приходят, как она что-то объясняет им.
- У вас был кумир в детстве? На кого вы хотели быть похожи?
- Когда я занималась в «Киндере», мне нравились старшие девочки: как они выступали, как держались на сцене, как пели. Мне хотелось быть похожими на них. Если говорить о звёздах, то в моём детстве, мне кажется, все хотели быть похожи на Бритни Спирс, Spice Girls, Кристину Агилеру. Все тогда собирали наклейки, закладки, у всех были альбомы с фотографиями и плакаты этих звёзд.
- Когда вы осознали, что выступать на сцене – это ваш путь?
- В шестнадцать лет, то есть в десятом классе, мы все выпустились из коллектива и ощутили нехватку нахождения на сцене. Появилась куча свободного времени, не надо было после уроков бежать на репетиции. Время растянулось, как будто у тебя что-то отобрали. Сцена оказалась наркотиком, как конфеты для сумасшедшего любителя сладкого. Мне ее очень на хватало. Тогда я стала думать о том, что можно попробовать поступить в театральное.
- Как отреагировали ваши близкие на ваше решение стать актрисой?
- Мне кажется, родители не верили, что я поступлю. У меня, конечно, было ощущение, что Москва меня ждёт (смеётся). Мама мне посоветовала походить на подготовительные курсы, присмотреться. Раньше в институте были целые годовые курсы, их проводили педагоги. Тогда я попала к Татьяне Петровне Жарковой и Михаилу Юрьевичу Скоморохову, и они с нами, школьниками, занимались.
На курсах мы готовили чтецкую программу для поступления. Выбирали стихи, басни и прозу, разбирали их, репетировали. Я поступала со стихотворением Бэллы Ахмадуллиной, читала Цветаеву, а проза была - Бунин «Лёгкое дыхание» и Куприн «Олеся». Так как Михаил Юрьевич меня уже знал, при поступлении я практически ничего не читала. Вышла, сказала, как меня зовут, начала читать, и меня остановили. Это был первый тур.
Самый интересный был второй этап: надо было танцевать, петь и играть в импровизационных этюдах на заданную тему. Приехали ребята из Кудымкара, и практически все играли в кудымкарском театре. Они были какие-то все невероятно талантливые, заряженные, я думала: «Боже, что я здесь делаю?». Тогда я не до конца понимала, куда я иду, зачем я иду. Просто мне нравилась тусовка, все ребята были классные, интересные, играли на гитарах… Второй тур тоже легко прошёл. Мне было легко петь, танцевать – тут детский коллектив мне, безусловно, помог.
На третьем туре был уже серьёзный отбор. На одно место оказалось три девочки, и Михаилу Юрьевичу казалось, что мы похожи между собой. Может быть, потому что мы были блондинками, милыми девочками. Он нас попросил снова читать всю программу, потом снова танцевать, потом писать сочинение, которое должно было всё решить. Мы все написали сочинение на «четыре». Тогда провели конкурс аттестатов. И у нас с Настей Дашиной были серебряные аттестаты, поэтому мы и попали к Михаилу Юрьевичу на курс.
- О чём вы мечтали, когда учились в вузе?
- Я только во время учебы начала интересоваться театральной жизнью, я начала по несколько раз смотреть спектакли, наблюдать за артистами, которые работают в ТЮЗе, они мне казались звездами. Со второго курса мы начали играть в спектаклях с ними на одной сцене. Тогда я осознала, что театр юного зрителя – это то место, куда я хочу идти и где хочу быть.
- Какими были ваши любимые дисциплины, занятия в вузе?
- Актёрское мастерство, речь, танец - в общем, всё, что было связано с театром, было самым любимым, хоть и самым сложным. У меня не всегда все получалось. Не могу сказать, что я суперталантливый артист. Есть ведь люди, поцелованные Богом, одарённые. Они есть и в нашей труппе. Но я пыталась добиться результата своим трудом, научиться. И меня всегда вдохновляли мои однокурсники.
Педагогом по речи у нас была Ирина Владимировна Максимова. Она нас очень любила, уважала, никогда не унижала (смеётся). Если Михаил Юрьевич воспитывал кнутом, то она – пряником. Она женщина и мама, и она всегда могла с нами что-то обсудить, дать совет о жизни. Ирина Владимировна никогда не останавливается в своем развитии, она постоянно что-то изучает, куда-то ездит, смотрит много спектаклей. С ней всегда было очень интересно. Она же по первому образованию актриса, поэтому она всегда могла показать, объяснить, научить, каким-то своим опытом поделиться.
На сцендвижение мы приходили к Александру Петровичу Донцу, он в каждой девочке видел женщину, прежде всего. И каждой он говорил: «Ты богиня, ты великолепна!». И ты приходила на занятие, как богиня.
- Поменялось ли ваше отношение к профессии после студенческих лет, по прошествии какого-то времени?
- Когда я училась, мне казалось, что это всё так легко! Что я выйду, такая красивая, спою, станцую, что-то скажу – и все зрители будут меня любить. У меня не было тогда ощущения, что это какой-то труд. Мне кажется, я стала понимать профессию, только когда пришла в театр. Только когда я столкнулась с настоящими репетициями больших спектаклей с большими артистами, у которых есть огромный опыт, начала понимать, как надо работать.
- С Викторией Ельцовой, Дмитрием Гордеевым, Артемом Радостевым вы учились на одном курсе, вы знаете друг друга большую часть своей жизни. Облегчает ли это работу на сцене?
- Да, конечно. С ними работается легче, комфортнее, потому что ты прекрасно знаешь, на что способны эти люди. Между нами есть какая-то связь. Мы хорошо друг друга знаем, через многое вместе прошли. Конечно, нам проще друг к другу пристроиться, даже посоветовать что-то, спросить.
- Случается ли, что вы чувствуете «несовместимость» с коллегами по сцене? Как вы с этим справляетесь?
- Бывает. Бывает такое, что какой-то партнёр тебя «чувствует», а другой на этой же роли – нет. Если ещё идёт процесс репетиции и если человек идёт на контакт, то тогда можно предложить ему что-то сделать, посмотреть, дополнительно порепетировать, вместе найти какое-то решение.
- Актеры говорят, что бывает «хороший зал» и «плохой зал», «лёгкий» или «тяжёлый» зритель. Вы как артистка чувствуете разницу между теми, кто сидит в зале?
- Разница, конечно, чувствуется. Многое зависит от сцены. Например, на малую сцену перенесли «Дамского портного», на основной сцене он шёл совсем по-другому. Здесь как будто нет четвёртой стены, а большинство зрителей всё-таки хотят быть в темноте, чтобы их никто не видел, хотят как бы подглядывать. На новой сцене возможности «спрятаться» у зрителя нет, и он будто боится реагировать. Между нами нет преграды, но не каждый зритель к этому готов. На аудиторию, которая готова удивляться, смеяться, которая хочет смотреть спектакль, работать, конечно, проще.
- Есть ли разница между детским и взрослым зрителем?
- Взрослые всё-таки приходят в театр осознанно. Они знают, как надо себя вести, как реагировать. Дети, особенно малыши, если им не интересно – не будут смотреть. Если ты не захватил внимание ребёнка или если тебя не слышно, зал теряется. Они будут заниматься своими делами, достанут телефоны, будут как-то отвлечены. Поэтому детский зритель всё-таки сложнее.
- Хороший зал особенно важен на таких спектаклях, как «Сказки про Ежика в тумане». У спектакля своя особенная атмосфера. В чём чудо этого спектакля? Удаётся ли зрителю её почувствовать?
- Во-первых, особую атмосферу создаёт видеоряд на стенах и экране – это очень погружает зрителя и оформление спектакля, сам лес. Во-вторых, это был первый спектакль, в котором мы надели микрофоны, чтобы говорить. Было важно создать ощущение, что мы в лесу и что тут всё очень тихо. При этом всё должно быть очень хорошо слышно. Нас нельзя было оставить без этой поддержки микрофонов, ведь если мы на сцене будем что-то тихонечко говорить, то зритель не услышит, будет отвлекаться. Ещё раньше, когда только выпустили этот спектакль, был живой оркестр. Конечно, под живой оркестр без микрофонов было невозможно петь.
Атмосфера тишины, леса, маленьких животных где-то в травке создала какую-то сказочность. «Ёжик» – это спектакль и для взрослого зрителя тоже. Дети считывают то, что они видят: животных, дружбу между ними и так далее. Взрослый же зритель видит отношения между этими животными. Михаил Юрьевич хотел выстроить такую историю: начинается всё с того, что животные, как старики, вспоминают всё, что с ними было в течение жизни. А в конце они приходят к тому, что они не будут друг с другом вечно. Дети думают, что они просто разойдутся по разным комнатам, а взрослые считывают в этом историю про смерть и «невечность» нашей жизни. Так, мне кажется, во многих детских спектаклях дети видят что-то свое, а взрослые — свое.
За кулисами, когда мы готовимся, надеваем микрофоны, мы, наоборот, веселимся. Женя (Евгений Замахаев, играет Ёжика – ред.) всегда говорит: «Ну, до встречи!» — потому что мы все выходим на сцену из-за кулис, а ему надо спускаться в трюм, он появляется снизу. Все всегда настраиваются на позитивную волну, заряженные и весёлые идут на сцену.
- Вы играете роли абсолютно разных планов. В каких ролях вам комфортнее? Есть ли амплуа, которое вам по душе, и вы понимаете, что вот оно – моё?
- Наша основная задача – освоить роль так, чтобы тебе было комфортно. Иначе зритель не поверит, скажет, что кастинг неправильный. Я каждую свою роль пытаюсь прожить, понять.
- Большинство ваших ролей – положительные: это Алёнушка, это Лизбет, Белочка, Даша в «Синем платочке» и так далее. Но в последнее время вам удаётся сыграть совершенно противоположные характеры – это Джинджер в «Стране ОЗ», Элен Курагина. Расскажите, что вы чувствуете, готовясь к ролям «плохих девочек»?
- Я очень благодарна нашему нынешнему художественному руководителю, потому что я никогда не думала, что я могу такое сыграть. Когда он мне сказал, что я буду играть Элен… (смеётся) у меня вообще не было такого опыта. Я не могу сказать, что эти героини отрицательные. Я пытаюсь их оправдывать. Я благодарна, что мне дали возможность попробовать себя в кардинально другом. Конечно, не сразу всё получалось, но благодаря режиссёрам, роли как-то сложились.
У меня нет такого, что к отрицательным ролям я готовлюсь как-то по-особенному. Это точно такие же роли, как и все предыдущие. Мне кажется, в каждом человеке, в каждом актёре всегда есть и тёмная, и светлая сторона. Когда тебе дают «чёрную» роль, надо искать в себе это, оправдывать.
Элен Курагина для меня вообще не отрицательный персонаж. Просто это женщина, у которой так сложилась жизнь, к сожалению или к счастью. Она никого не убила, просто она была избалована вниманием. Если бы к ней так не относились все мужчины, если бы она не была такой желанной, думаю, её судьба не была бы такой. Вообще, мне кажется, что если актёр считает своего персонажа плохим, то он его не сможет зрителю преподнести. Всё равно в каждом плохом есть что-то хорошее. Элен, например, настолько любит своего брата, что она на всё готова ради него. Это же её положительное качество. Готова ради брата терпеть все унижения.
- Трудно ли пропускать через себя истории отрицательных персонажей?
- Наталья Валерьевна (Н. В. Индейкина, режиссёр спектакля «Война и мир. Первый бал Наташи Ростовой» – ред.) меня просила всегда играть так, будто в Элен нет никаких пороков. И мне было тяжело это понять. Мне кажется, когда мы первый раз читали, она подумала, что я не подхожу на эту роль, что я слишком добренькая, чистенькая. И она просила играть так, чтобы искренно не понимать: «Ну, почему мне не могут нравится двое мужчин сразу? Мне нравится и вот этот, и вот этот». И я никак не могла найти интонацию. Она меня всё время останавливала. Самой сложной сценой был разговор с Пьером перед дуэлью. Наталья Валерьевна просила найти интонацию надвигающегося позора: «Как ты мог? Что ты наделал?» – интонацию женщины, которую любили, обожали, а теперь все про неё знают какие-то непристойные вещи. Нужно было найти, как это скажет Элен. Это мне сложно давалось.
- Самую первую роль «на сопротивление» вы сыграли еще в студенческом спектакле «Домой». Сложно было понять героиню? И что бы сегодня вы посоветовали самой себе, обращаясь в то время?
- Это был дипломный спектакль нашего курса. Михаил Юрьевич не выстраивал Жанну как отрицательную героиню, поэтому и сделал такой образ: она говорит: «Да, я была там с мужиками», - а визуально она – в детском желтом сарафанчике, розовеньком пальто и белых кроссовочках. Она выглядит, как ребёнок. Это ребёнок, который рано узнал всю грязь и сложность этой жизни. И никто ей не помог, не забрал с улицы и не сказал: «Что ты здесь делаешь? Иди в школу, учись и живи нормальную жизнь». Сыграть этого персонажа было сложно. Михаил Юрьевич с нами репетировал жёстко. Я всегда вспоминаю, как мы репетировали сцену на крыше, когда уже умерла Танька Рыжая, разошлись дорожки всех персонажей. Жанка остаётся с Монахом (играл Стал Щербинин – ред.), они живут на чердаке. И она узнаёт, что убили её любимого Майка. И вот уже 11 вечера, Михаил Юрьевич ругается, говорит, что у нас ничего не получается… Я реву, говорю Стасу, что я больше не могу, у меня нет сил, ни эмоциональных, ни физических. Но потом, когда мы уже были артистами, Михаил Юрьевич говорил: «Я же не просто так на вас ору, я знаю, что я этим добьюсь, чего хочу». И сейчас, по прошествии времени, мы понимаем, что результат был. Не каждый артист был готов принять этот метод. Были люди, которые уходили с репетиций. Но результат – это роли, которые сам бы ты не сделал. Тебе режиссёр помогал вот таким методом.
Я бы посоветовала себе, обращаясь в то время, ничего не бояться. Не стесняться. Было страшно ошибиться. Да и сейчас каждый раз ты думаешь: сейчас все придут, будут смотреть, обсуждать, что мы тут наделали, «наваяли». Волнение присутствует каждый раз.
- В спектаклях «Теперь ты снова Бог», «Фантом Марины Кудряшовой», «Питер Пэн» вы играли роли девочек-подростков. Как вы проникали в психологию такой сложной возрастной группы?
- Мне кажется, это не было сложно. Мы тогда ещё сами недалеко ушли от этих самых подростков. И мы продолжали общаться с ребятами, которые были младше нас. В этом не было чего-то сверхсложного. А вот когда ты уже взрослый и тебе надо играть подростка, тогда уже надо в себе какую-то лёгкость искать. Другое отношение к жизни.
- Среди ваших ролей были такие, которые действительно дали больше, чем другие, в профессиональном плане и человеческом?
- Первая, наверное, значимая роль – роль Нины Сарафановой в «Предместье». Этот спектакль был для меня отправной точкой, когда пришло осознание, как нужно работать над своими ролями, над собой, как работают другие люди. Например, как работал Николай Степанович Глебов! Это глыба. То, как он на тебя смотрит, как он проговаривает текст… До этого спектакля я была будто на пяти процентах осознания профессии. Это «проживание» на сцене случилось именно тогда. Были такие репетиции, когда у нас не получалось сделать этюд, и Михаил Юрьевич в какой-то момент сказал: «Ксюша Жаркова и Ваня Донец, сегодня вечером сделайте этот этюд и завтра покажите». Он думал, что это должно нас, тех, кто назначен на эти роли, разозлить что ли. Почему, мол, другая артистка сейчас будет мою роль репетировать? Но меня, наоборот, это не разозлило. Когда они показали этот этюд, я посмотрела на них и поняла: «Так вот как надо было!» (смеётся). Я увидела, как Ксюша смотрит, как реагирует на этого персонажа. Для меня открылись какие-то истины, о которых я как студентка не знала. Мне очень помог мой партнёр Саша Шаров. Он меня спасал, спокойно говорил: «Сейчас мы всё сделаем. Вытирай слёзы и пойдём». Я смотрела на взрослых артистов, как они работают, и мне хотелось понять, как у них получается быть такими органичными, как в них это рождается. Мы много разговаривали с Николаем Степановичем. Мы могли обсуждать профессию, разговаривать о жизни. И у нас создалась действительно семейная атмосфера. Потом мне достался Артём Радостев в «братья», и благодаря тому, что мы были однокурсниками, нам было легко выстроить на сцене братско-сестринские отношения. Когда мы приехали в Питер на фестиваль «Радуга», критики сказали: «У вас что, Нину и Васю играют брат с сестрой?». Это был очень знаковый, отправной спектакль.
Таким был ещё спектакль «Преступление и наказание». Молодой режиссёр Артём Терёхин работал по-другому. Когда мы приходили разминать какую-то сцену, он всегда спрашивал: «Твой персонаж сюда откуда пришёл? Ты сейчас где была? Что делала?». У него была такая система: артист должен понимать, откуда он пришёл и что сюда принёс, какие у него мысли, переживания, что здесь, на сцене, произошло с ним и куда он должен идти дальше. За счёт этого мы выстраивали линию от первой сцены до последней. У меня даже был огромный путеводный лист, где был прописан маршрут персонажа. Я знала его жизнь от и до.
- Работа с какими режиссёрами сыграла большую роль в вашем становлении?
- Практически всё, что я знаю и умею, – это благодаря Михаилу Юрьевичу Скоморохову. Это наш мастер. Таким же точно для меня является Владимир Львович Гурфинкель. Он тоже – огромная глыба, как Михаил Юрьевич, но он создаёт другой театр. Театр ощущений, чувств, метафор. Через движения, пластику ты можешь передать душевные состояния своего персонажа. Он много говорит об ощущении мира персонажа, ставит действия, пластику, а ты как артист должен понять, почему именно так, почему ты именно туда пошёл, почему ты тут на голову встал, а тут упал, а тут сделал кульбит и переворот. Он тоже очень многому меня научил. Те слова, которые он мне говорил, писал где-то в программках или в личной переписке, всегда вселяли какую-то уверенность, что у меня что-то получается, что я что-то могу сделать.
- Расскажите о том, как проходила работа над спектаклем «Птицы»? Как бы вы охарактеризовали вашу роль Соловушки?
- В спектакле очень большая танцевальная насыщенность, поэтому физически было очень тяжело. Мы очень долго всё разучивали. Плюс ко всему большая нагрузка в театре, много спектаклей в репертуаре, из-за этого приходилось пропускать репетиции. Было тяжело осваивать все танцы, на это уходило много времени. Когда три часа идёт репетиция, а ты без остановки танцуешь, танцуешь, танцуешь, думаешь: «Когда это всё закончится?» (смеётся).
Что касается Соловушки – она, получается, придуманный персонаж, у Аристофана Соловушки не было. Татьяне Безменовой (режиссёр спектакля «Птицы» – ред.) нужен был персонаж – хранительница стаи, «мать драконов». Такая шаманка, которая своим взглядом управляет стаей.
Когда я прочитала в «Птицах», что герои выводят из оркестра флейтистку (она Соловушка) и она играет, я подумала: «Боже мой, в 4 веке до нашей эры – перфоманс! Посмотрите, что человек сделал! До Аристофана никто никогда это не использовал». Вот это я понимаю – переворот в театральном мире произошёл. В пьесе у флейтистки не было никаких слов, но я подумала, что соловей не может не издавать никаких звуков. К нам зрители придут и скажут: «А почему у вас Соловей молчит?». Мы стали рассуждать: если это будет песня – это очень ожидаемо. В конце концов мы решили, что некоторые слова, которые в пьесе произносит Удод, перейдут к Соловушке.
- Когда вечером серьезный спектакль, например, «Война и мир», как складывается ваш день? Как вы настраиваетесь на роль?
- Если это мюзикл, например, «Дубровский», мы начинаем репетировать заранее. В час дня обычно начинается распевка, потом саундчек, настройка микрофонов. Все проходят свои музыкальные номера, это длится долго, около трёх-четырёх часов. Мы проходим все танцевальные моменты. В «Дубровском», например, если кто-то новенький среди танцоров, нужно с ними всё прогонять. По сути, ты прогоняешь полностью спектакль до того, как выходишь его играть. На «Дубровском» у меня нет необходимости в какой-то особенной подготовке, там для меня главное – спеть, чтобы всё сложилось, прозвучало, все ноты сошлись.
К «Войне и миру» я тоже как-то специально не готовлюсь. Просто прихожу, смотрю текст, настраиваюсь. Мы проходим все номера, вспоминаем все балы, танцы. А потом, когда тебе начинают делать причёску, макияж, ты уже такой серьёзный сидишь, входишь в образ – тогда уже ко мне не надо подходить. Могу даже как-то не очень красиво ответить. Ко мне уже боятся подходить с какими-то шуточками.
Я считаю, что перед серьёзным спектаклем лучше не подходить к артистам. В частности, в мою зону лучше не заходить. Ещё у нас был военный спектакль «Весёлый солдат», к нему мне тоже надо было готовиться, успокаиваться, я не могла с людьми сидеть, пить чай и общаться. С «Преступлением и наказанием» тоже так было. Когда ты поднимаешь огромную махину с большим количеством текста и сцен, тебе надо всё это пропустить через себя, прожить и выдать какой-то результат зрителю. Я предпочитаю в таких случаях посидеть одна. «Синий платочек», например, кажется таким лёгким спектаклем, но для меня он нелёгкий. Перед вторым актом я не люблю с кем-то разговаривать. Обычно закрываюсь, беру третий том «Войны и мира», с которым выхожу потом на сцену, и читаю, там герои как раз рассуждают, почему началась война, кто виноват.
- Самообразование - актуальная для вас вещь? Чем и как вы пополняете актерскую копилку?
- Я считаю, что самообразование – это очень важно не только для актёра, но и для любого человека, наверное. Мне бы хотелось больше пополнять свою копилку какими-то возможностями. Например, поехать на Летнюю школу в СТД. Но с нашим рабочим графиком это невозможно.
Вообще, я люблю смотреть спектакли других театров. Если кто-то приезжает, стараюсь не пропустить. Или в Интернете посмотреть что-то. Стараюсь анализировать. Очень люблю пластические спектакли. Балет для меня – потрясающее, восхищающее искусство. Меня всегда поражает, как через тело артисты могут столько всего выразить. Недавно Алексей Расторгуев выпустил спектакль «Рахманинов». Ни единого слова нет в спектакле – за сорок минут рассказана биография Рахманинова. Я всё понимаю как зритель. Это просто поразительно. И тела этих людей, их пластика меня всегда восхищает.
Конечно, хотелось бы больше какого-то саморазвития. Когда мне нужно чему-то научиться, я, конечно, иду и занимаюсь. Наш театр поменял свой вектор в музыкальную сторону – мне пришлось найти педагога по вокалу, сейчас я учусь петь. Я понимаю, что это необходимо мне.
- С какими спектаклями или ролями из прошлого репертуара вам было жалко расставаться?
- Мне кажется, всегда очень жалко расставаться со спектаклями, особенно если спектакль ещё не пожил. Если спектакль уже много лет играется, его уже многие посмотрели, и он приобрёл свою славу, уже нет ощущения, что его жалко. Но вот «Головлёвых» мне было очень жалко. Этот спектакль даже на пик свой не вышел. К сожалению, не захотели попытаться его сохранить. В нём тоже всегда создавалась какая-то потрясающая атмосфера. Зритель не всегда был готов к тому, чтобы сидеть прямо на сцене, на расстоянии вытянутой руки от актеров. Многие, купив билет, даже не знали, что они сейчас окажутся в центре этой семьи. Но вовлекать их не было сложно.
«Преступление и наказание» тоже было жалко отпускать. Исполнитель главной роли Стас Шербинин, ушел из театра, а никто, кроме него не мог больше сыграть Раскольникова. Успех спектакля был в его кастинге. Режиссёр Артем Терёхин, общаясь со Стасом, понял, что перед ним сидит Родион Раскольников. Это была удивительная история: мы начали репетировать другой спектакль. И в какой-то момент Артем говорит: «Я не буду ставить этот спектакль. Надо «Преступление и наказание» ставить. Вот это – Раскольников, вот это – Соня Мармеладова сидит». Ему хватило силы духа пойти к Михаилу Юрьевичу и сказать, что он не будет ставить. Через два дня он принёс инсценировку (автором инсценировки выступил тогдашний завлит театра Станислав Вальковский - ред.). Мы стали всё читать, параллельно выкидывать всё, что не нужно. В общем, так за месяц родился спектакль. В нём не было каких-то суперэффектов, сверхмизансцен. Всё было очень просто, но была поднята огромная махина текста. Зритель сидел 3 часа 15 минут и смотрел, слушал, не шуршал. Эти спектакли, конечно, жалко.
- У вас есть роли, о которой мечтаете?
- Конкретные роли я, наверное, не могу назвать. Мне бы хотелось, чтобы было больше классики в театре. Мне бы хотелось, чтобы поставили Чехова, чтобы было больше Шекспира, чтобы можно было бы именно сыграть, прожить, осмыслить, покопаться. Я очень люблю заниматься «раскопками». Хочется таких ролей, которые дают возможность прожить, что-то донести до души зрителя. Спектаклей, на которых зритель бы сидел и говорил: «А у меня так же... Я понял, как мне нужно дальше жить». Находил какие-то ответы на свои вопросы.
Ещё мне бы хотелось больше подростковых спектаклей, которые бы просто впечатывали подростков, как спектакли «Домой!» и «Блин-2». Это спектакли про настоящую жизнь. Про то, как страшно иногда бывает. После спектакля «Домой!» подростки говорили, что они приходили в театр с одним осознанием жизни, а уходили с другим. Для меня как для артистки это – высшая похвала. Значит, мы смогли им что-то рассказать такое, что перевернуло их сознание.
- В театре проводились лаборатории. Как вы относитесь к спектаклям, созданным в лабораториях в таких экстремальных условиях?
- Все наши лаборатории были достаточно интересными. Вообще, это очень бодрит труппу. Чтобы создать что-то за такой короткий срок с новыми людьми, ты должен принять их и их мысли, и с ними что-то сделать. На наши лаборатории всегда приезжали очень интересные режиссёры. Это встряска какая-то. Ты же всё равно привыкаешь к людям, знаешь, как они себя ведут, как ставят спектакли. А тут приезжает незнакомый человек, вы друг друга не знаете и с нуля начинаете работать. Это всегда очень интересно.
- Мешает ли работе дружба или семейные отношения?
- Мне не мешает (смеётся). Мне кажется, даже наоборот. По крайней мере, наша дружба позволяет нам помогать, обсуждать что-то. Спектакль «Птицы» во многом благодаря этому и сложился: там три главных персонажа – это актеры, которые давно друг друга знают и дружат в жизни между собой. Они сидели и думали, как лучше попробовать, как сделать. Возможно, кому-то дружба и семейные отношения могут мешать. Но у нас с Яшей (Яков Рудаков – артист Пермского ТЮЗа, супруг Надежды Кайсиной – ред.) есть договорённость, что работа – это работа, а домашние отношения – это совсем другое.
Мы стараемся дома не поднимать театральные темы, но когда тебя переполняют эмоции, то, конечно, мы сидим и обсуждаем, можем что-то друг другу подсказать. Ведь не всегда есть возможность посмотреть на себя со стороны.
- Случались ли какие-то забавные, казусные истории в вашей жизни, связанные с работой в театре? Может быть, случалось что-то удивительное прямо на сцене?
- Постоянно случаются! Как-то на спектакле «Баба-Яга» реквизиторы забыли положить в сундук волшебные вещицы: гребень, зеркальце и ленту. Иванушка открывает сундук, а там пусто. А нам надо убегать из избушки. Что делать? Ладно наш кот Виктор Максимов нашёлся и сказал: «Я вспомнил, хозяин, Баба-Яга волшебные вещицы перепрятала, под пенёк. Как выйдете из избы — сразу налево». Мы, конечно же, смеясь, убежали со сцены и уже там взяли вещицы. Очень часто случается такое, что кто-то что-то забыл, упал, не взял – но это жизнь!
- Что для вас главное в вашей работе? В чем вы видите свою миссию, играя на сцене?
- Наверное, мне бы хотелось, чтобы зритель уходил со спектакля с ответами на какие-то свои жизненные вопросы. Или каким-то вдохновлённым. Людям должна открываться какая-то истина. Если это происходит – это большая радость.
- Хватает ли у вас времени на отдых? Как вы обычно проводите свободное время?
- Времени на отдых практически нет. Всё свободное время мы стараемся проводить всей семьёй, с ребёнком. Ему, конечно, не хватает нас. Это всегда какие-то прогулки, игры дома или совместный просмотр кино. Или на природу куда-то едем.
- Проявляет ли ваш ребенок интерес к театру, глядя на «театральных» родителей?
- Пока ему просто нравится тусовка, а не спектакли. Ему нравится, что тут куча народу, все с ним разговаривают, что-то расспрашивают. Ещё он любит всех угощать конфетами, что-то рассказывать, особенно любит заходить в реквизиторский цех, потому что там много всяких штучек, пистолеты, волшебные фонари, которые зажигаются. Если я с ним иду, я говорю: «Давай, дуй на фонарь, и он загорится». Я-то знаю, что он включается нажатием кнопочки, я ему волшебным образом включаю-выключаю его (смеётся). К спектаклям он такой тяги пока не проявляет. Хотя он смотрит, на «Ёжике» был, на «Капризке», на «Сказках смешанного леса» был, на «Бабе-Яге».
- Если бы сын сказал вам, что хочет стать актёром, вы бы, скорее, обрадовались или расстроились?
- Я бы ему рассказала всё как есть в этой профессии, сказала бы подумать хорошенько. Но, конечно, если человек хочет, стремится к этому, то надо ему помочь в этом.
- В последнее время Пермь становится площадкой для съемок фильмов. У вас тоже есть опыт съёмок в кино. Расскажите, что это были за роли? Какие впечатления принёс процесс?
- В «Реальных пацанах» у меня была эпизодическая роль. Это был какой-то непонятный процесс: ты приходишь, тебя гримируют, ждёшь несколько часов, потом тебе дают текст, ты его читаешь, надеваешь микрофон, один раз репетируешь и в трёх дублях снимаешься. Какого-то глобального процесса кино я там не почувствовала.
Ещё у меня были съёмки в короткометражках. К трёхсотлетию Перми мы снимали киноальманах «Молотов коктейль». Я снималась в эпизоде «Петрушка» в роли Натальи Брасовой, жены Михаила Романова. Вот там была какая-то уютная атмосфера. Режиссёр Алексей Романов сам был оператором. Он создал очень приятную атмосферу. Была золотая осень, на пляже с той стороны Камы сниматься было очень интересно. Я сразу же всё прочитала про историю героев, кто они такие, как они сюда приехали, как они общались между собой. Когда мне дают какую-то роль, мне надо что-то прочитать, посмотреть, всё узнать про таких людей. Мне хотелось бы повторить этот опыт. Для меня это пока неизведанный мир, а всё неизведанное – интересно.
- Помимо опыта съемок в кино, у вас есть опыт ведения мероприятий. Как мы знаем, вы уже несколько лет ведёте конкурс «Арабеск». Что вам особенно нравится в роли ведущей?
- Ты чувствуешь себя повелителем сцены, когда такой красивый выходишь (смеётся). Опять же – это другой опыт. Это всегда такой адреналин! Я выхожу, но мне и страшно, и волнительно, хотя вроде как я всё знаю, всё выучила, но этот адреналин – он всегда присутствует. Именно в «Арабеске» меня привлекает возможность соприкоснуться с миром балета, с миром танцовщиков, пластического театра, встретиться и познакомиться с великими людьми.
- Что вам дарит вдохновение?
- Я могу вдохновиться очень многим. Я и кино могу смотреть и что-то брать себе на вооружение для какой-то роли. Просмотр картин, изображения винтажной моды – всё это помогает вдохновиться на создание какого-то образа. Даже причёска, украшения помогают. Если бы у Элен не было этого платья, если бы художница мне не разрешила бы открыть плечи (изначально они были закрытыми), у меня бы не получилось создать этот образ.
- Что такое актерское счастье?
- Актёрское счастье – быть востребованным, иметь рядом с собой потрясающих партнёров и встретить своего режиссёра. Работать с профессионалами высочайшего уровня. Для меня это – счастье.
Над интервью работали
Полина Сюр, Алла Гурина
В материале использованы фотографии Александра Медведева, Романа Горбатовского, Евгения Тернавского
