На сцене жизнь, смерть и две Дамочки. Все одновременно играют свои роли
Спектакли Пермского Театра Юного зрителя всегда отличались своевременностью, вот и недавняя премьера спектакля «Две дамочки в сторону севера» оказалась как нельзя кстати, потому что говорит о тяжелых чувствах с чрезвычайной легкостью, что сначала даже шокирует.
Первое, что бросается в глаза, входя в зрительный зал, - наличие занавеса, что очень необычно для ТЮЗа. Занавес белый и для меня весьма привлекающий, так как на белом всегда можно написать свою историю, проинтерпретировать ее смело, проанализировать глубоко.
Встречают нас дамочки в красном, удобно уложившись на вытянутой тумбе, которая впоследствии напоминает то ли ящик, то ли обшитый красным бархатом внутри гроб. И это, кстати, весьма подходящая интерпретация в контексте происходящего. Во мраке зала раздается протяжное сопение, кажется, мы потревожили дамочек, потому что секунда, две и от одной прилетает нецензурный жест. Нас берут на крючок с самой первой сцены. И это, прямо скажем, оглушает в тишине затаившегося зала, вихрем закручивая все дальнейшее действо. Далее в полной мере раскрываются героини в разных обстоятельствах - в театре, в лифте на пути в крематорий, в баре… Динамично, живо, быстро кадры из жизни сестёр мелькают на наших глазах. Все время героинь окружают ангелы, которые за два часа сменяют множество ролей – от театральных капельдинеров, следящих за тишиной во время спектакля до оживших статуй, сошедших с поминальных плит на кладбище.
Две сестры – главные героини – Аннета (Сюзанна Калашниченко) и Бернадетта (Татьяна Пешкова) приходят в театр на одноактную комедию Гарольда Пинтера из больничной жизни, и, будучи неискушенными зрителями, обе маются от тягучести действа. Бернадетта шепчет, что «терпеть не может эти английские пьесы» и готова уйти, а Аннетта настаивает досмотреть спектакль. Согласитесь, ситуация знакома каждому, и нас, сидящих в зале отзеркаливают на сцене, этим и цепляют, вовлекая в действие.
Аннета, выглядит серьезной, неподкупной на манипуляции младшей сестры. В ней явно чувствуется стержень, этакая strong woman в красной шляпе, клетчатом сарафане с черной водолазкой и красными перчатками – воплощение французской утонченности. Образ Аннеты заметно контрастирует внешностью младшей сестры. Бернадетта, напротив, чересчур эмоциональна, по-доброму капризна, образ ее приправлен щепоткой инфантилизма, чему соответствует и костюм. Алый сарафан, тонкая водолазкой с шахматным принтом дополнен красной шубой и объемной заколкой с тремя розами – красной, серой, черной. Цвета выбраны неслучайно: красный традиционно – цвет жизни и любви, черный – цвет траура и внутреннего бунта, который разворачивается в душе каждой, наконец, серый олицетворяет момент между жизнью и смертью, их «сейчас».
Обилие красного цвета (свет – Евгений Козин) в полумраке сцены получается сбалансировать юмором. Хохот сестер в тишине зала превращается в агонию, прерывает которую настойчивых стук. Сотни глаз по обе стороны устремлены на них из темноты, они в центре внимания.
Настроение меняется резко, это, кстати, одна из режиссерских находок Алексея Тишуры. Жанр спектакля именуется как трагифарс, что вполне оправдано, потому что трагедия и фарс рука об руку идут на протяжении всего действа, каждый раз сменяя друг друга неожиданно.
Обличенные в черные пальто, словно в мантии, сестры спускаются в старом лифте в подвал крематория, где с минуты на минуту запылает тело их мамочки. От былого куража остается лишь начинающаяся истерика Бернадетты. Она, словно загнанный зверь в клетке мечется по старому лифту, крутит пуговки пальто и сгорает от желания закурить, чтобы успокоиться. Аннета усилием воли старается не поддаваться панике, в ней чувствует опора и та самая взрослость, о которой сейчас так много говорят. Зажженная свеча усиливает ощущение нескончаемого ужаса по пути в самое настоящее царство Аида. «Мы прибыли, мы на месте», - подытоживает Аннета, и обе сестры предстают перед зеркалом. «Твои глаза, мой рот - а все вместе Она», - говорит Аннета. Момент этот очень символичен, перед прощанием с мамочкой, героини находят у себя ее черты, связываясь навсегда прочными сестринскими узами и одним на двоих горем х2.
В огненно-красном свете сцены слышно, как мамочку «жгут в деревянном ящичке». Атмосфера настолько жуткая, что кажется, будто температура воздуха в зрительном зале повышается. Именно в момент невозврата героини уязвимы более всего, поэтому в споре о том, кто будет говорить последнее слово, рвутся наружу обиды, накопившиеся за двадцать пять лет. Жарко, давит грудь, дышать нечем, хочется убежать, испариться, чтобы не испытывать это, стереть из памяти, обратить в пыль… Аннета и Бернадетта провожают мамочку в последний путь. «Споем ей что-нибудь, и всё будет хорошо» и они поют, играя в ладоши, словно в детстве.
В этом сумасшествии появляется собранная по частям мама героинь. Движущиеся части куклы медленно плывут по сцене, подсвеченной красными прожекторами. Руки куклы обнимают Аннету и Бернадетту, словно в последний раз. Выглядит это жутко прекрасно ещё и потому что двигают ее ангелы. Эта полярность очень впечатляет! Такая, казалось бы, драматичная сцена не должна закончиться танцем. Но в лучших традициях сюрреализма, мы видим танцующие части тела, разбросанные по сцене. Это пугает и завораживает одновременно.
Под звуки ритмичной supergirl (прим. песня Reamonn – Supergirl) две дамочки заходят в бар, неся с собой урну с прахом мамочки, что точно – фарс. За цинковой стойкой бара запускаются процессы внутренней трансформации сестер. Смерть – это всегда горе, которое нужно прожить. Аннета решает впервые в жизни заказать порцию жаренной картошки и коктейль. И для нее эта картошка и коктейль становятся символом новой жизни. Она впервые делает то, что хочет, а не так, как правильно. Пусть нелепое, но это первое и очень важное внутреннее разрешение героини, которая долгие годы жила в образе «отличницы». Бернадетта же рассуждает о жизненном пути мамочки, о том, чего она добилась за 82 года, каким человеком была. Героиня с грустью констатирует, что «никогда ничего для нее не сделала (против - сколько угодно, против всегда, но для нее – никогда)», и в том осознании много силы и благодарности. Каждый проживает смерть по-своему – кто-то, как Бернадетта, уходит в рефлексию, другие, подобно Аннете, освобождаются от оков выученной «хорошести», одно неизменно – со смертью близких все меняются навсегда.
Размышления сменяются звонким бряканьем внутри урны и разрастаются до шалости, когда Бернадетта вилкой достает из пепла брошку с драгоценным камнем в оправе из титана, подаренную отцом. Кажется, именно в этот момент семья из мамы, папы, двух дочек соединяется на ментальном уровне. И как логичное следствие произошедшего возникает идея податься на север, цель которой – воссоединить семью, закопав мамочку радом с могилой папочки, чье тело лежит под толстым слоем перегноя где-то на севере Франции. И пусть сестры еще не понимают, что у них в Амьене, душа тянется туда сама.
Ответ приходит неожиданно в процессе разыгрывания найденной броши. Аннета и Бернадетта по очереди перечисляют имена мужчин жизни мамочки, выглядит эта сцена курьезно, потому что вместе со списком перед нами проносится вся жизнь мамы и ассоциации с каждым мужчиной цветными пятнами появляются в воображении сестер. Последним звучит имя отца – Раймон, от неожиданности Аннета пребывает в состоянии легкой паники. Появившиеся на сцене ангелы под хитовую supergirl закручиваются в вихре, развивающихся событий. «Только одного мужчину она любила - Раймона она любила». Вот что у них в Амьене! Зал заметно оживляется под дрыганья официантов (пластика – Ирина Ткаченко), кульминацией которых становится рассыпавшийся из урны прах. Пауза, хочется процитировать Бернадетту: «Ну и семейка - одна на руках в виде пепла, другую надо собирать по крупицам».
Несмотря на разворачивающуюся на сцене буффонаду, спектакль очень психологичен. Фарс здесь – плотная маска, скрывающая сложные чувства, которые испытывает человек, проживая горе. Чувств в спектакле очень много, они разные и все талантливо воплощены героинями. Здесь проигрываются психологические защиты, панические атаки, предистеричные состояния, рефлексия по итогу, тонна возникающих по ходу чувств, разные реакции, мощные преодоления, внутренние разрешения, смелая честность и многое другое. Не удивительно, что лейтмотивом спектакля является тема внутренней свободы.
Стремясь к свободе, Аннета и Бернадетта едут на север, весь путь их сопровождают ангелы: на вокзале с чемоданами, на кладбище, среди могильных плит. Сестры везде в безопасности. Они живо крутят педали в сторону кладбища, и встречают крысу на пути. Символ этот каждый трактует по-своему, для сестер же это воплощение упорства на пути к цели.
Оказавшись на кладбище, Аннета и Бернадетта смело блуждают сквозь ровные линии мраморных плит, пытаясь найти могилу отца. Бернадетта, сгорая от желания закурить, заводит почти интрижку с коленопреклоненным мужчиной у могилы жены. «Всегда у нее хватало смелости, всегда хватало умения - у меня же – никогда», - сожалеет Аннета, наблюдая за скрывающейся в тумане сестрой. Ее внутренняя несвобода, вылезшая наружу зависть о решительности Бернадетты, находят выход здесь, на кладбище. Все два часа Аннета и Бернадетта находятся в незримой борьбе, высказывая все накопившееся за годы, они постепенно освобождаются. Смерть мамы становится катализатором непрожитых психологических процессов обеих. Тяжелое жизненное испытание, как это часто бывает, оказывается поводом для роста души обеих.
По-прежнему балансируя между комедией и трагедией, героини читают имена умерших на кладбище, шутят об их последних словах, «угощают» покойников конфетами, транслируя между делом, мысль о том, что смерть нормальна, она – часть жизни.
С приближением к могиле отца, все больше и больше растет напряжение. Декорации сменяются, и могильные плиты с плачущими ангелами становятся ближе. Мраморные камни давят, не давая вздохнуть. Напряжение расходится по залу, рождая перед нами белый массивный гроб отца.
Момент X: Аннета и Бернадетта у могилы отца с мамочкой в футляре из-под перчаток. Время высказать все, что наболело. Аннета обижена на сестру за то, что осталась одна с умирающим двадцать пять лет назад отцом, с «бесконечными бумагами, и хождениями туда-сюда, терпением, и ожиданием новостей, и перепиской, и нотариусом, и всем, что связано с похоронами». Бернадетта парирует в ответ, сравнивая сестру с паучихой, которая захватывает, не спрашивая, а «пожирая добычу». Аннета признается, что «вполне могла стать потаскухой», ведь была гораздо красивее сестры. Однако, роковой красоткой оказалась Бернадетта, а не она. Такое противостояние сестер очень характерно, старшие дети с рождением младших часто бессознательно борются за внимание и родительское признание. Порой в этой борьбе проходит вся жизнь, поэтому так важно со сцены показать важность внутреннего освобождения. Символично, что обиды отпущены в кругу семьи, футляр с прахом мамочки закопали рядом с могилой папочкой. Момент этот показан очень трепетно, словно на наших глазах происходит настоящая практика по соединению с родом. По телу невольно пробегают сотни мурашек, и на душе становится спокойно. «Все хорошо».
Закрыв гештальты из детства, сёстры преображаются вновь, давая пространство для личного проявления - в клуб сходить, попробовать пиво впервые, в конце-концов, и завершить этот этап личностного становления взаимной благодарностью. Их следующая остановка бар, где под зажигательное мексиканское «Cachito» для Аннеты открывается мир взрослых увлечений, где все сделано «из ног и стрингов». В свете красных прожекторов Аннета впервые танцует с шестнадцатилетним юношей, становясь той самой «пожирательницей мужчин», как и мечтала. Ее движения рваные, как ритм сердца, жадные, страстные, а завязанный на шее красный гастук – символ власти над собственной жизнью.
Пока Аннета кружится в танце с жизнью, на Бернадетту откровенно пялится старуха, и эта старуха – она. Сестры меняются ролями, Бернадетта знакомится со своей зрелой частью на наших глазах и приходит к благодарности, которая заслуживает отдельного внимания. Татьяна Пешкова трогательно исполняет французскую песню Карлы Бруни-Саркози «Quelqu'un m'a dit» и резюмирует «нет никого, ничего, что когда-нибудь смогло бы нас отделить друг от друга». Музыка, за которую отвечал режиссер, очень гармонично дополняет внутренние процессы героинь и способствует балансу жизни и смерти, которых так много в спектакле.
Наблюдая за костюмами (сценография и костюмы - Надежда Осипова), можно проследить, как менялось состояние сестёр с течением времени и обстоятельств. Мы увидели сдержанные дамские образы в начале; пышные юбки-пачки по приезде сестёр в Париж, символизирующие детскую игривость, приключения и любопытство; бальные платья в пол с открытыми плечами - классика моды и символ изысканности; наконец, белые легкие платья, символизирующие свет и чистоту. Декорации тоже отражают их внутренние состояния. Так, летящие лошади, птички из оригами, вертушки - напоминают карусель, подвешенную обычно над детской люлькой, тем самым отражают детскость, появившуюся только во втором действии, будто, оказавшись на Севере, куда держали путь Аннета и Бернадетта, они смогли в полной мере почувствовать себя детьми своих родителей.
Несмотря на то, что в финале история обрывается, и нам оставляют возможность додумать дальнейшие события, шлейф душевного освобождения остаётся. Дамочки, переодевшись в белое, подобно окружавшим их ангелам, вдруг чувствуют внутреннюю свободу, к которой так сильно стремились всю жизнь. В подтверждение этого мы наблюдаем танец, движения которого напоминают estatic dance.
«Две дамочки в сторону севера» – это попытка заговорить о смерти близких громким шепотом. И я верю, что благодаря актерскому таланту и мастерски воплощённой задумке режиссера это удалось. Спектакль дарит нам ощущение облегчения, потому что за два часа каждого сидящего в зале бережно проводят по всем стадиям проживания горя – от шока до принятия. В финале жизнь и смерть, окруженные ангелами, соединяются в чувственном танце, и нет сомнений в том, что танец этот бесконечен.
Кристина Верхокамкина
