Россия сузилась до одного слова из кратких набросков писателя: бесприютная Пустота. Верстовые камни вкатывают, как усталые Сизифы, эти горемычные души. В касках, как на археологических раскопках, в арестантских ватниках. «Обозначают» тернистый русский путь: тот, что всегда поверх любых законов и в конце его Неизвестность. Путешествие – а подозреваемый Чичиков с каторжником Селифаном (Александр Шаров) как бы вспоминает на допросе каждую свою сделку – начинается с конца, по Гоголю с самой заблудшей души – с хлопотливого, жалкого Плюшкина (трогательная роль Александра Красикова). В данном случае – самой одинокой и потерянной. Только к финалу карусель образов набирает сатирический оборот, оставаясь до поры до времени на драматической ноте.
Традиция травестийной трактовки гоголевских помещиков относительно недавняя, вероятно, идущая от постановки Кирилла Серебренникова, где все хлесткие роли были отданы мужчинам. В пермском спектакле женские роли тоже играют артисты, поэтому забавным оказывается эпизод с неженкой Маниловым (Михаил Шибанов) в балетном пуанте на одной ноге и его супругой-«душенькой» бульдозерного вида (Дмитрий Гордеев).
Но в этом воздухе витает не жизнь, а смерть, воплощаясь в покойниках, неожиданно появляющихся в сценическом повествовании: Коробочка (Роман Кондратьев) все подбирает с земли вываливающегося из деревянной тачки покойного супруга, которого везде возит с собой; губернатора города N несут хоронить всем помещичьим миром, и больше мы ничего о нем не услышим: «Жил, жил, да и умер». В финале Чичиков остается наедине с собственными покаянными размышлениями – и они тоже совсем не «о копеечке», а о страхе смерти. Вся Россия – кладбище неотмоленных душ.
Пермь–Москва
Фото Алексея Гущина