После декады хмельных новогодних праздников каждый год в стране наступает неминуемое отрезвление. Некоторые даже задают себе сакраментальный вопрос: «А чего мы уж так усиленно празднуем?» Тем более, что все ресурсы обычно бывают брошены на традиционно важный Новый год, а православное Рождество основная масса народа празднует, как еще один Новый год, но только поскромнее. Заканчиваются и школьные каникулы. А значит и традиционные «елки» в театрах.
В такое время хорошо сходить в театр. Уже не с детьми, не на «елку», а просто, чтобы прийти в себя. Так я и попала, наконец, на спектакль ТЮЗа «Веселый солдат». Премьера его состоялась в ноябре, но из-за постоянных разъездов не успела посмотреть ее. Вот и отправилась в январе.
Инсценировка по произведениям Виктора Астафьева сделана постоянным автором тюзовских инсценировок Ксенией Гашевой. Те, кто читал прозу великого ниспровергателя советской военной мифологии, не сразу, но различат в спектакле эпизоды романа «Прокляты и убиты», рассказы «Веселый солдат», «Так хочется жить», «Пир после Победы», «Ария Каварадосси», «Сашка Лебедев». Кроме того, в ткань спектакля включено довольно много стихов поэтов-фронтовиков.
Инсценировка получилась несколько искусственной, частенько видны «швы», не всегда логичны соединения разных произведений. Но есть и достоинства: из всех виденных мной спектаклей по прозе Астафьева (а сейчас их появляется все больше, вот только что в МХТ им.Чехова Виктор Рыжаков поставил спектакль под названием «Прокляты и убиты») по объему прозы тюзовский спектакль самый полный. И таким образом он знакомит зрителей с самыми главными военными произведениями великого русского писателя.
Я была в его доме в деревне Овсянка Красноярского края. Жилище по своей скромности может соперничать только с жилищем сельского учителя или фельдшера. Там же купила издание «Проклятых и убитых», где в послесловии наткнулась на проклятья по адресу Астафьева Пермского совета ветеранов. Подумала: «И тут пермяки наследили».
Лишними в инсценировке мне кажутся стихи. Они переводят драматическое действие в лирический план, и вместо придания иного масштаба осмысления снижают спектакль до уровня поэтической композиции. Да и темп тормозят. Сам по себе жанр композиции вовсе не плох, а стихи-то просто все хороши, но к гиперреалистической прозе Астафьева мало что добавляют.
Спектакль поставлен Татьяной Жарковой, сценография принадлежит Юрию Жаркову. Считается, что «у войны не женское лицо». Но в данном случае – принципиально женское. И инсценировка – женская, и постановка – женская. Отсюда проистекают и достоинства и недостатки. Невозможность отказаться от некоторых сюжетных линий, ужесточить, подсобрать действие понятны при женской любви к подробностям, деталям, многоточиям, уточнениям, к желанию всем артистам дать роли.
Но эти недостатки плавно перетекают в достоинства, когда все – важно, каждого героя надо хоть на минуту вывести из массы, каждому дать возможность рассказать, прокричать правду о себе. Словом, не за женское дело взялась Татьяна Жаркова, но, как подобает настоящей русской женщине, напрягла все свои силы и воз этот, как могла, на себе вывезла. Не без потерь. Ну, да как же на войне без потерь!
Спектакль трогает своей искренностью, честной работой, огромным желанием достучаться до зрителей не в дни юбилея, а в обычное время, когда о прошлой войне и о фронтовиках стараются не вспоминать. На сцене огромное количество народа. Кажется, тридцать восемь человек. Тюзовская сцена для этого явно маловата. Кроме того, давно уж было понято, что нельзя в театре напрямую показывать военные действия. Смешно, когда связист Сема (Александр Сумишевский) якобы пригибаясь от страха, пытается соединить провода. Еще нелепее, когда артисты ползут из одной кулисы в другую. Все подобные эпизоды отдают каким-то уж совсем забытым, замшелым соцреалистическим театром. И невозможно поверить в это.
Вот почему в лучших русских и зарубежных пьесах о войне действие на поле битвы драматурги стараются не выводить. Избегают показа сражений, прямых схваток с врагом, и так далее. Все это отдано кинематографу. Чтобы не было похоже действие на сцене на детскую игру в «войнушку». Но зато человеческие конфликты, столкновения, отношения – это материал для театра. Иными словами, при невозможности показать саму войну театр показывает ее последствия. Игнорируя эти внутренние театральные открытия, театр попадает в неминуемую ловушку. Что и случилось.
Тем не менее, в спектакле много хороших сцен, не связанных напрямую с военными действиями. Через весь спектакль проходит герой «Веселого солдата» – Лешка Шестаков. В этой роли я видела молодого артиста Артема Радостева. (Его исполняет и более опытный Павел Ознобишин). Думаю, что по типажу (а это особенно важно в военных спектаклях) больше подходит Радостев, а не интеллигентный красавец Ознобишин. Но это потому что не видела его. Может, его так вымажут фронтовой гарью, что и не видно будет его интеллигентности.
Радостев в роли Лешки искренен, органичен, но очень закрыт. Мало видно, как его герой меняется в течение спектакля, а значит, непонятно, что же делает с человеком война. Хотя именно это и только это театр и может показать. Как она перекорежила, как измучила душу «веселого солдата», как снится ему в кошмарах убитый немец, что сделала война с его головой, которой он бьется об пол не в силах вытряхнуть из нее страшные годы. От того, что он везде только искренен, только органичен, и не готов он к важной сцене встречи с пленным немцем (точная работа Ивана Гапонова), не может и выдохнуть по-настоящему, оказавшись в родной Сибири.
Среди первых эпизодов спектакля из «Проклятых и убитых» запоминается Коля Рындин в исполнении Якова Рудакова. Несмотря на условность своих появлений (курсирование в лодке под обстрелом) убедительна военфельдшер Нелька Зыкова в исполнении Анны Демаковой. С политруком в исполнении Александра Красикова – явно запутались. Только подумалось, что вроде политрук у него не противный, с вполне человеческими интонациями (такие ведь тоже были), как вдруг он начал орать в трубку про «стоять насмерть», да так фальшиво, что мороз по коже. Оказалось (я этого не поняла), что в инсценировке соединили двух разных политруков, а артист, как хочешь, так и разбирайся. Как всегда обаятельно и искренне играет небольшую роль капитана Щуся Андрей Пудов – и запоминается. Убедителен в роли Пети Сысоева Александр Шаров – вот кому действительно удалось передать одну из важных тем Астафьева – драму человека, выжившего в боях и уничтоженного работниками военного тыла.
Вообще, сцены в госпитале, куда попадает герой спектакля Шестаков и другие, и где они сталкиваются с наглостью и бессовестностью, которые тоже с избытком были на войне, очень важны в спектакле. Но в них и не хватило смелости, резкости красок в оценках и поведении героев, только что спасшихся от смерти и обреченных умереть здесь, в глубоком тылу. Зато они избыточны в изображении госпитального начальства.
В огромном количестве героев таится огромная опасность. Многие появляются в одном-двух эпизодах. Конечно, все хотят запомниться. Вот здесь и приходят услужливые штампы. Погромче прокричать в массовке, покруче покрутить бедрами, дать эдакую «народную» интонацию повыразительнее. И – все. Старый махровый театр тут как тут. Астафьевская тема убита. Вот такие моменты надо жестоко убирать из спектакля. А их, к сожалению, хватает. Постановка астафьевской прозы требует, особенно сейчас, в эпоху, когда гламур проник и в военную тему, тщательности и выверенности художественных средств. Надо уйти от всего, что стало военным театральным штампом. Я желаю этого спектаклю ТЮЗа.
