«Мы только вчера из отпуска вышли!» — отвечали сотрудники ТЮЗа, когда зрители спрашивали, почему не работает буфет в новом здании. Театр буквально не успел открыться, а на его малой сцене уже прошла премьера — правда, не собственно тюзовская, а производства дружественного частного театра «Большая стирка».
Прошла с аншлагами; спектакль худрука маленького театра Дмитрия Заболотских «Рудольфио» (16+) основан на ярком актёрском дуэте, и это очень правильный расчёт: когда в афишах имена Александра Смирнова и Люси Прохоренко, театралы реагируют рублём. Александр Смирнов, один из самых популярных персонажей пермской театральной и музыкальной сцены, — постоянная и главная звезда спектаклей «Большой стирки», что же касается эльфоподобной Люси из труппы Театра-Театра, то режиссёр в очередной раз продемонстрировал своё умение находить и правильно использовать всё лучшее, что есть в актёрской сфере Перми. Стоило Люсе ярко засветиться на театральной сцене, её участие в спектаклях «Большой стирки» стало вопросом времени.
Дуэт подобран практически идеально. Конечно, актрисе не 16 лет, как её героине, но разница в возрасте между Люсей и Александром именно такая, чтобы создать эффект контраста, который заложен в рассказе Валентина Распутина — литературной основе спектакля; а с другой стороны, есть и эффект сходства: пусть Люся годится в дочки своему сценическому партнёру, но в стилистическом плане и в плане актёрской школы они принадлежат к одному поколению и оба владеют редким талантом находить нужную интонацию — естественную, живую и внятную.
В сюжете «Рудольфио» актрисе досталась более выигрышная позиция: её героиня Ио — эмоциональная, открытая и эксцентричная, есть что играть; герой Смирнова Рудольф — сдержанный и несвободный, эта роль требует полутонов. Люся бесконечно обаятельна в своём естественном, мастерски сыгранном ребячестве, особенно в ярком эпизоде, когда она, разбросав рыжие косички по сцене, дерзко болтает в воздухе ножками. Александр играет сумрачного, побитого жизнью немолодого мужчину, подёрнутого этакой «нуарностью», с явно ощущаемым прошлым за спиной.
Несмотря на то что спектакль играется с микрофонами, его основная интонация — полутон. Актёры играют как бы вполголоса, чего и требует простодушная, очень камерная, лирическая история.
Старшеклассница влюбилась во взрослого мужчину. Это, согласитесь, очень часто случается. Объекту её пылких чувств неловко в этой ситуации: с одной стороны, хочется проявить деликатность и не ранить юное существо, с другой стороны, девушка довольно навязчива, мешает жить, и хочется уже прекратить это недоразумение; есть и третья сторона — ему тоже нравится непосредственная и слегка взбалмошная барышня. Пикантная ситуация решена по-советски стыдливо, без эротики, но с лёгкой, очень лёгкой эротичностью. Сюжет требует от постановщиков и исполнителей деликатности, и это требование было выполнено блестяще.
Ещё одним героем спектакля является музыка. Подобные фразы частенько звучат и пишутся по отношению к постановкам, где музыка вообще присутствует, но здесь сочинения Микаэла Таривердиева, думается, были одной из причин (а может, и главной причиной) того, что современный режиссёр вообще захотел иметь дело с таким глубоко советским материалом, как проза Распутина. Аранжированные постоянным соавтором Александра Смирнова (в его музыкальной ипостаси) Марком Либерзоном и обаятельно исполненные гитаристом Станиславом Сабуровым и саксофонисткой Лерой Юнкинд, младшей представительницей известной пермской музыкальной семьи, мелодии Таривердиева создают в зале настроение и атмосферу «Иронии судьбы», с которой спектакль активно ассоциируется — и лирическим сюжетом, и зимним антуражем, и ненавязчивой, небытовой «советскостью».
В спектакле вообще очень мало примет быта. Лаконичная сценография, созданная самим режиссёром, даёт аккуратные намёки на обстоятельства событий спектакля: всё действие происходит на огромной школьной доске, наклонённой к зрителю, и герои пишут на ней мелом какие-то ключевые слова, рисуют простые картинки; время от времени эту доску накрывает бумажный «снег», и Ио радостно съезжает с неё, как с горки, разбрасывая «снежные» клочья. Свет (художник по свету Александр Прокопец) здесь весьма активен — так, в кульминационный момент герои оказываются в центре такого интенсивного сияния, что кажется, будто зрителя обдаёт жаром.
Мысль о том, что музыка, возможно, была отправной точкой для обращения к рассказу Распутина, появляется неслучайно: хочется понять, что нашёл режиссёр XXI века в раннем произведении советского писателя, чрезвычайно простом, одноплановом, прозрачном и, к тому же, наполненном банальностями вроде романтических девчачьих рассуждений о Сент-Экзюпери и Маленьком Принце. Хочется, очень хочется увидеть здесь какой-то подтекст, глубину какую-то, и, вроде бы, постановочной командой всё для этого сделано, но простодушный литературный материал не даёт весомых оправданий для применения всего этого актёрского великолепия и режиссёрской изобретательности и тонкости. Сложно сделать полноценное сценическое высказывание на основе материала, который является чем-то вроде эскиза, зарисовки, пробы пера.
Лишь в финале возникает какой-то выход в более широкий и важный контекст. После того как герой таки собрался с силами и отверг свою юную поклонницу, она вдруг повзрослела, похорошела и превратилась из смешной Ио в сияющую Люсю Прохоренко. В отличие от Валентина Распутина, который героя скорее осуждает за нерешительность и страх перед сложным чувством, автор спектакля говорит о том, что для подростка столкновение с жёстким миром взрослости — необходимый этап становления себя, и в этом смысле Рудольф сыграл в жизни Ио важную и благотворную роль.
…А спектакль «Рудольфио» играет важную роль в становлении малой сцены ТЮЗа, которая, подобно «Сцене-Молот» Театра-Театра, ищет собственную репертуарную стратегию. Если на этой площадке будут резидентствовать подобные камерные проекты, они удачно оттенят репертуар старой тюзовской сцены, к которому, как ни крути, есть некоторые вопросы.
Текст: Юлия Баталина, «Новый компаньон»
Фото: Павел Семянников