Начать разговор о спектакле хочется не с обсуждения достоинств и недостатков новой постановки — «Охота жить!» по прозе Василия Шукшина, а с рассказа о том, как этот спектакль был преподнесен зрителю. Можно только поражаться безупречности Михаила Скоморохова — художественного руководителя и по совместительству постановщика спектакля. Так красиво подать новинку умеет далеко не каждый режиссер.
Прежде всего, на премьеру прибыла Лидия Федосеева-Шукшина, как выяснилось, очень приятная в общении, но при этом не слишком любящая публичность. Она уже восемь лет не дает интервью и не устраивает творческих встреч, но Скоморохов, по ее собственному выражению, ее «просто достал».
Лидия ФЕДОСЕЕВА-ШУКШИНА, актриса, вдова Василия Шукшина:
— Он мне каждый день звонил в девять утра по московскому времени. Я если в девять звонок слышала, уже не подходила: знала, что Скоморохов звонит. Наверное, весь бюджет театра ушел на междугородние звонки.
Скомороховская настойчивость оказала нужный эффект: присутствие Лидии Николаевны придало премьере значительности, а в сочетании с задушевной интонацией всего спектакля и особенно его пронзительно трогательным финалом создало ощущение высокой подлинности происходящего.
В присутствии столь именитой гостьи спектакль почтили своим присутствием и пермские VIP’ы: Строгановский клуб собрался чуть ли не в полном составе. Все, судя по отзывам, премьерой остались довольны, а Федосеева-Шукшина высказала отдельную благодарность драматургу Ксении Гашевой, автору инсценировки, в которой в единый текст превращены шесть довольно разных рассказов.
Лидия ФЕДОСЕЕВА-ШУКШИНА:
— Это замечательная постановка. Я после спектакля всю ночь не спала, спектакль стоял передо мной. Ксения, вам огромное спасибо! Все в сценарии так сплетено узорно, это филигранная работа. Я много читаю инсценировок по рассказам Шукшина, но это первая, которая так порадовала. Ксения — дивный художник. Это же надо было так органично вплести театр в суть шукшинской прозы!
Восторги Лидии Николаевны вполне понятны. Действительно, режиссеру Скоморохову очень повезло, что есть драматург Гашева. Ее такт, вкус, безупречная литературность ограничивают скомороховскую размашистость и резкость, и в то же время во всех ее инсценировках остается пространство для режиссерской фантазии. Именно содружеству Скоморохов-Гашева Пермь обязана появлением чудесного «Чонкина».
«Охота жить!» создавалась с явным стремлением повторить прошлогодний успех. Здесь, конечно, скрыто множество «подводных камней». Опасность самоклонирования, эксплуатации найденных приемов, а с другой стороны — опасность просто не- дотянуть до качества нашумевшей прошлогодней постановки, в которой было собрано столько «посторонних» участников — и квартет «Каравай», и «москвичи» Светлана Пермякова и Владимир Шульга... Скоморохов с удивительным чутьем обошел все «Сциллы и Харибды» и создал спектакль, в котором есть приятное сходство с «Чонкиным», но очень легкое, едва уловимое. И при этом сравнивать их сложно, потому что они очень разные.
«Охота жить!» не требует такого присутствия популярных актеров и музыкантов, поскольку, в отличие от «Чонкина», это очень лирический спектакль, в нем главное не эффектность, а задушевность.
Одна из самых заметных черт премьеры — подчеркнутый пиетет по отношению к Шукшину. На обложке программки — известная фотография босоногого Шукшина, аннотация к спектаклю начинается с эпиграфа из его прозы. И само действие начинается и заканчивается Шукшиным.
На сцене — зрительный зал деревенского клуба. Зрители рассаживаются, опускается экран, и только тогда в зале театра гаснет свет. На экране — черно-белый фильм «Простая история» с молодым Шукшиным. Вся сценография выдержана в той же монохромности, что и старый фильм — серое, черное, белое... Только роспись, которую герой рассказа «Чудик» (Александр Калашниченко) сделал на детской коляске, принадлежащей его городскому брату, вопиюще красного цвета.
Художник-постановщик Юрий Жарков душу вложил в оформление спектакля. Декорации получились одновременно условные и очень подлинные. Вместо рисованного задника на сцене — несколько деревянных оконных рам с резными наличниками. Все настоящее, из настоящего дерева. Московский критик Сергей Коробков во время обсуждения спектакля подчеркнул умение Скоморохова работать с предметами, придавать значение деталям. И действительно, например, в рассказе «Сапожки» «играют» потрясающие белые сапожки. Они настолько прекрасны, что охотно веришь в то, как Сергей (Николай Глебов) потратил на эту красоту всю зарплату, не удосужившись узнать, какой размер ноги у его жены...
Лидия ФЕДОСЕЕВА-ШУКШИНА:
— Рассказ «Сапожки» был написан после того, как в нашей семье случилась такая же история. Шукшин редко выезжал за рубеж. Мы вообще жили не бедно, но скромно: Шукшин помогал матери и сестре, оставшейся с двумя детьми без мужа, поэтому особенно роскошествовать не приходилось. И тут он выбрался в Чехословакию и привез мне оттуда сапоги — уж такие красивые, но на два размера меньше... Я кое-как ногу в сапог утолкала, но молния ни за что не застегивалась. Шукшин ушел на кухню и зовет оттуда: «Ну, покажись!» Я заплакала... Но он как отец тогда поступил, сказал: «Ну, Маня, подрастешь — тебе сапожки достанутся». А Маше тогда три года было. Но она все-таки получила со временем эти сапожки.
Ему вообще достаточно было одного маленького случая, иногда одной фразы, чтобы получился рассказ. Рассказ «Ночью в бойлерной» был написан после того, как мы впервые купили мне норковую шубку. Мы дружили с Николаем Губенко и Жанной Болотовой, и как-то Жанна мне позвонила и говорит: «В ГУМе норковые шубки выбросили. Сколько можно ходить в искусственной? Давай поехали покупать». И мы поехали. Это был 1974 год, только что вышла «Калина красная», и у Шукшина были деньги. Стоила норка немало — 1600 рублей. Шубки были такие красивые! Особенным шиком были белые ворсинки на темном меху. Купили мы шубку, сели в машину, и я слышу, как Василий Макарович на заднем сиденье чем-то шуршит. «Что там?» — спрашиваю. «Представляешь, — говорит, — нам брак подсунули. Везде белые волоски. Вот я их выдергиваю»... Я ему: «Ты что?!», а он: «Не беспокойся, я их в ладошку собираю»...
Лидия Николаевна вполне сохранила шукшинский юмор... Сумел его передать и Михаил Скоморохов в своем спектакле. В зале то и дело звучали смех и аплодисменты. И, что особенно приятно, на сей раз постановщику почти удалось избежать заигрывания со зрителем, нарочитого комикования, стремления искусственно выдавить смех. Единственный раз, пожалуй, «перекомиковали» — когда старик Глухов (Валерий Серегин) стремится спрятать с глаз своей невесты — старушки Отавиной (Марина Шувалова) бутылку водки и запихивает ее в штаны. А в остальном юмор в спектакле тонкий, жизненный, по-настоящему шукшинский.
Завершается спектакль невероятно трогательно. Чудик (Александр Калашниченко) возвращается домой после неудачного вояжа к брату в город, а в деревне — дождь. Все односельчане спрятались под нависающей крышей дома, зовут его к себе, но он прыгает по лужам, радуясь возвращению домой. Вода на сцене — настоящая, как и резная деревянная застреха. И тут опускается экран, на котором — уже другой фильм, цветной, «Калина красная». А когда экран поднимается, мы видим, что и герои спектакля стали цветными — красные зонтики, красные галстуки...
Таким нехитрым приемом режиссер очень многое сказал: обозначил время действия — от черно-белого кино до цветного, от раскулачивания до 1970-х годов, а также намекнул на то, что Шукшин принес в жизнь, в искусство новые краски. И просто создал очень красивый, впечатляющий финал, который окончательно растрогал зрителей.
Юлия Баталина
Газета «Новый компаньон», 26.12.2007
