Спектакль «Ах, Невский!» поставлен по мотивам «Петербургских повестей» Н.В. Гоголя, фрагменты которых объединил в пьесу А.М. Поламишев. В спектакле почти 100 эпизодов. Получилось яркое, остросовременное, неожиданное действо. Театр показал мир Гоголя, пронизанный гневом, сарказмом, щемящей болью.
Из зрительного зала на сцену, как на Невский проспект, под звуки Венгерской рапсодии Ф.Листа стекается ослепительная публика Петербурга. «Ах, Невский проспект. Всемогущий Невский проспект». Перед зрителями проплывает «пара хорошеньких глазок, роскошные плечи и превосходные бакенбарды». На лицах - улыбки, улыбки, улыбки, сделанные, придуманные, крепко надетые. Так и Гоголь начинает свой «Невский проспект» - с демонстрации престижностей разного рода, будь то щегольской сюртук или удивительный галстук, главное на Невском – произвести впечатление.
На сцене воссоздан образ Невского проспекта во всем блестящем великолепии (художник М. Борнштейн). Уходящие в перспективу проемы огромных окон, силуэты знакомых зданий. А над всем этим, словно парят, ярко светятся вдали шпиль Петропавловки, Адмиралтейская игра, купол Исаакия, превратившиеся в роскошные люстры. И зеркала, зеркала, зеркала.. Все, что в них отражается, многократно дробится, повторяется, становится причудливым, призрачным. И люди, отраженные в зеркалах – не то люди, не то призраки. Эта пёстрая многоликая толпа вдруг начинает танцевать. Движения ее суетливы, нереальны. Судорожный мир.
Здесь все продаётся и покупается. Оцениваются и сравниваются вещи несравнимые: честь и мундир, достоинство и выгодная должность, талант и модная шляпка. Главный конфликт – столкновение подлинного и мнимого, истинных ценностей и самообмана, способного поглотить человека, превратить окружающий мир в бессмыслицу. Отсюда и жанр – фантасмагория. Чем нелепее, фантастичнее ситуация, тем полнее обнажается подлинная пустота этого мира.
Здесь правит бал сатана. Чтобы связать многочисленные эпизоды, возник в спектакле Некто (А. Баткалов). Он же – символ, олицетворяет этот фантастический жизненный уклад с его демонической разлагающей силой, который соблазняет человека наслаждениями и материальными ценностями, заставляет его идти против чести и совести. Под музыку С. Прокофьева «Сарказм» в электронной обработке начинает Некто свой дьявольский танец. А потом то и дело будет возвышаться над толпой, повелевая ею.
А вот и представители гоголевского мира. Бедный и талантливый художник Чартков (Н. Фурсов) – в картинной лавке. Он стремится к счастью. Но что это такое? Поначалу – стремление работать, рисовать для себя, а не на продажу. Но нечем заплатить хозяйке, не на что купить обед. Некто смеется над Чартковым, ухмыляется тщетности его усилий противостоять меценатке Марии Александровне (засл. арт РФ И.Сахно). Именно Некто заронил в душу художника жажду почестей и богатства. Путь, на который встал живописец, губит его и его душу. Прозрение происходит, но … слишком поздно.
Поэт Нилов (В. Кабанов) входит в спектакль со своей лирической темой, темой мечтаний о вечной женственности. Под удивительно нежную музыку Д. Шостаковича он отправляется с прелестной юной особой Зизи, куда глаза глядят. А она его приводит … в известное заведение. Музыка резко обрывается, показывая трагическое несоответствие идеала и реальности. Впоследствии именно Нилов произнесет заветные слова Гоголя о том, что мир в дороге, и произнесёт приговор Невскому проспекту, всемогущему и красивому, но коварному и лживому.
Эти герои несчастны, и мы им сочувствуем. Но действительно нас трогают судьбы Акакия Акакиевича Башмачкина и Поприщина. Их играют заслуженные артисты РФ Б. Плосков и В. Шульга. Их герои не просто несчастны, они жертвы этого общества, этого мира, порождены им и изуродованы им.
Вот Акакий Акакиевич. Унижен, забит, но не лишен своеобразной духовности. Любит переписывать бумаги, любит сами буквы. Нищенская любовь, комическая, но все же… И к будущей шинели он ощущает сердечную привязанность. Но Башмачкин Плоскова очень быстро из забитого, жалкого превращается в нахального, даже агрессивного. И момент, когда Башмачкин получает-таки заветную шинель – торжество честолюбца. С высоты Олимпа Башмачкина скидывает тот же Некто, он произносит роковые для Акакия Акакиевича слова: «А шинелька-то моя!»
И наконец, герой В. Шульги – Поприщин. Он не произнес еще ни одного слова, только располагается за чиновничьим столом, мы видим как мгновенно сгорбилась его щуплая фигурка, как затравленно озирается он по сторонам (не видит ли кто его занятия) – все свидетельствует о крайней униженности героя. Вот он украдкой заглянул в свою тетрадочку и с удовольствием прочел: «Душеньки часок не видя, / Думал - год уже не видал, / Жизнь свою возненавидя, / Льзя ли жить мне», - я сказал». Потом немножко помолчал, наслаждаясь «шедевром» и доверчиво поделился: «Хорошие стишки, Пушкина должно быть сочинение!».
Но и он же желчен, зол, честолюбив, льстив. Когда говорит, захлебывается словами, сам себе подмигивает, приплясывает, ненавидит весь мир. Тут он не жалок, а противен и пошл. Но вот он обессилел от своего ненавистничества, и в его ворчании и вздохах слышатся жалобные ноты одинокого, заброшенного существа, будто скулит побитая собачонка.
В финале сумасшедший Поприщин просит оставить его, не истязать насмешками и унижениями. Словно шелуха, спадает с него кора оскорбленного ничтожества. В смирительной рубашке, с пучком волос на затылке, освобождается он от спеси, лакейства, честолюбия, лицо его разглаживается, в нем нет прежних судорог и гримас, а есть глубокая грусть и неизбывная печаль. Невозможно забыть глава Поприщина-Шульги, пронзительные, все понимающие, когда он очень просто, задушевно произносит монолог о матушке, беспредельных просторах России, где нет места «маленькому человеку», о детстве, красоте, вере. И образ, комический поначалу, вырастает в трагедийный.
Трагическая история «маленького человека», который в этом мире и не человек, венчает спектакль и подводит к мысли о том, что необходимо взорвать это царство. Неумолимое «Скидавай!» Акакия Акакиевича так и воспринимается героями, Срываются маски, обнаруживается уродство, безжизненность, мертвечина, такие же нелепые среди великолепия, как и застывшие позы «ряженых». Но что скрывается за маской того, кто олицетворяет таинственную силу? Кого же они увидели? Что заставляет их закатиться в безудержном смехе? Ничего потрясающего, открылось лицо всем хорошо знакомое, не более или менее безобразное, чем у всех. Значит, над ними нет никакой таинственной силы? Значит - мистификация? А кто собственно сказал, что уродливы? Кратковременный испуг нелеп, как и последняя фраза сумасшедшего Поприщина: «А вы знаете, что алжирского бея под носом – шишка?»
Спектакль окончен, он предлагает зрителю задуматься над жизнью и определить свое место в ней.
По материалам пермской прессы 1982 г.
